"Ресурсы человеческого организма практически неисчерпаемы", - считает человек, вскрывший более 10 тысяч трупов. Патологоанатом – профессия страшная и загадочная. Каждый день он имеет дело со смертью. Отделение патологической анатомии в чем-то напоминает загробный мир. Все подозревают о его существовании, но никто не возвращался оттуда живым. Секционный стол патологоанатома – это финал, это точка, это ужас. Может быть, поэтому об этой медицинской специальности чаще всего рассказывают анекдоты. Так легче защититься от страха... Доктор медицинских наук, профессор Михаил Шамаев считается одним из самых авторитетных украинских патологоанатомов. Он мог бы попасть в Книгу рекордов Гиннесса – за свою жизнь он участвовал во вскрытии более чем десяти тысяч трупов. При этом он остается жизнерадостным и спокойным человеком, смотрящим на жизнь и смерть с точки зрения науки. Сегодня еженедельник "Новое русское слово" (Европа-СНГ) публикует ЭКСКЛЮЗИВНОЕ интервью Михаила Шамаева. - Мне давно не дает покоя один вопрос. Можно понять, почему человек выбрал профессию педиатра или, допустим, окулиста. Но как люди становятся патологоанатомами? - Я вырос в медицинской семье. Первое вскрытие увидел, когда мне не было еще и десяти лет. После гражданской войны отец заведовал сельской больницей в Винницкой области. Мальчишки нашли закопанные винтовки с патронами, оставшиеся с Первой мировой. Отпилили у ружья ствол, забили порохом. Получился самопал. Один раз выстрелили - все нормально. А на второй раз заклепку вышибло, и одному парнишке она пробила голову. Отец производил вскрытие, а я за этим подглядывал в окно. Ну а потом началась война. На всю жизнь осталось в памяти: лежит этот солдатик, рядом - его каска, а в ней - дымящиеся мозги. Отец оперировал раненых с первого дня войны. Вскоре я ему стал помогать. Так что когда я встал к секционному столу как патологоанатом, я уже был знаком со смертью. Но привыкнуть к смерти все равно нельзя. Ее можно научиться реально оценивать. Вообще, врач должен чувствовать боль человеческую. Если он не чувствует - значит, он уже не врач. И вместе с тем - должен мыслить рационально. Как найти выход. Как спасти здоровье или жизнь пациента. - Наверное, это очень тяжело - каждый день сталкиваться с человеческой трагедией? - Я стараюсь не думать о смерти. Я исследую, почему она наступила, ведь человек еще мог бы жить. Самый точный и окончательный диагноз устанавливает патологоанатом. Любой врач ограничен в обследовании больного - он определяет болезнь с помощью осмотра, предварительных анализов, но не видит, что происходит с органами и тканями. Как говорится, не ошибается только один человек - патологоанатом. Опытный специалист может по одному только исследованному органу понять, что именно происходило в организме. По одной ткани - выявить целый ряд патологий. Каждая болезнь оставляет в организме свой отпечаток. И каждое лечение тоже. Мы можем после вскрытия и исследования сказать, какие травмы человек перенес, какие болезни, чем и как его лечили и, главное, - чем залечили. Все врачебные ошибки прекрасно видны. - Вас, наверное, недолюбливают лечащие врачи, ведь вы им указываете на их ошибки... - Я считаю, что лечащий врач должен обязательно присутствовать при вскрытии, чтобы понять, в чем он ошибся. Другое дело, что не все врачи хотят, чтобы мы разбирались. Многие хирурги чувствуют себя при этом очень неуютно. По закону родственники могут отказаться от вскрытия. И некоторые врачи, которые не уверены в том, что все сделали верно для спасения своего пациента, уговаривают их написать заявление о том, что они против вскрытия. Дескать, он и так намучился, зачем его еще резать... - Бывает ли так, что на основании результатов вскрытия против лечащих врачей возбуждают уголовное дело? - К счастью, для украинских врачей это бывает не столь уж часто. Хотя иногда и встречается. Но в практике нашего института этого почти не бывает. Мы же занимаемся нейрохирургическими операциями, которые почти всегда сопряжены с риском для жизни. Об этом мы предупреждаем родственников больного, и они знают, на что идут. - Как складываются ваши отношения с родственниками покойного, ведь для них патологоанатом в каком-то смысле "последняя инстанция"? - Я стараюсь с ними поменьше общаться. Бывает, что родственники приходят с вопросами: что случилось, почему он умер. Но я всегда отправляю их к лечащему врачу. Он ведь видел человека живым, наблюдал динамику болезни. И протокол вскрытия мы сразу родственникам не выдаем. Читать такое сразу же после смерти близкого - это малоприятно. А вообще я давно уже отсочувствовал родственникам. Я, конечно, разделяю их горе, соболезную... Но я понимаю, что должен довершить врачебный процесс и понять, можно было помочь или нельзя. Что было сделано не так, что было недоделано. - Случались ли у вас конфликты с близкими умершего? - Ну, несколько таких случаев было. Например, умерла одна женщина. Мы изъяли ее мозг, потому что там была очень сложная патология, которую было нужно изучить. У мужа покойной было какое-то извращение психики. Он привез тело домой, расшил череп, обнаружил "недостачу" и устроил большой скандал. - Все-таки одно дело, когда вам на стол попадает совершенно незнакомый человек, другое, когда... - Вы хотите спросить, доводилось ли видеть покойника при жизни? Увы, да. Когда было безвыходное положение, мне приходилось несколько раз вскрывать своих друзей. У нас был один профессор, который скончался, и не было понятно от чего: от интоксикации или от метастазов. Я хорошо знал этого человека... Но это работа. Я осознаю, что делаю не зло, а благо тем, кто остался жить. - Медицина не может существовать без учебной практики. Откуда берутся те тела, на которых обучают студентов? - В основном это "безродные" трупы. Либо те, от кого отказались родственники, либо те, у кого родственников вообще нет. Кстати, существует миф, будто подвергнутых смертной казни отдавали для опытов. Это неправда, когда у нас была казнь, тела расстрелянных было положено кремировать. Но вообще раньше с этим было получше. Сейчас один труп приходится на несколько студенческих групп. Но все равно - это хорошая практика. К нам часто едут студенты из арабских стран, потому что у них запрещены все вскрытия, кроме судебно-медицинских. Они очень охотно идут ко мне на кафедру - это для них уникальная возможность препарировать мозг. Правда, один араб недавно утащил у меня хирургический инструмент... Но это к делу не относится. - Может, этот вопрос вам покажется наивным, но я его не могу не задать. Что такое смерть с точки зрения патологоанатома? - Это сложный биологический процесс. Жизненно важные центры прекращают работу. При этом сам организм продолжает жить какое-то время. Чем проще организация ткани, тем дольше она живет. Волосы, как известно, продолжают расти. Бывает так, что мозг уже отключен, но сердце еще работает. Но мозг уже через несколько часов утрачивает свою биологическую сущность. Сердце еще может биться, человек может даже дышать. Но живым его нельзя назвать. - Бывало ли у вас, что вы вскрывали тело и видели нечто, что, по вашему представлению, совсем несовместимо с жизнью? - В моей отрасли - нейрохирургии - неизбежную смерть вызывает либо обширное разрушение полушарий, либо гибель стволовых отделов мозга. Сам мозг весит 1,4-1,6 килограмма. А ствол - всего 35-40 граммов. Но этот маленький участок отвечает за дыхание, работу сердца, давление сосудов. Как-то мне пришлось вскрывать супругу офицера милиции. Не знаю уж, что у нее случилось, ревность или что-то еще, но она приставила охотничье ружье к голове и выстрелила. Дробь пробила весь мозг. Но не задела стволового отдела. Она жила целую неделю. Еще один случай. Поступил к нам предприниматель, ставший жертвой какого-то передела в торговом бизнесе. Смотрим, а у него у внутреннего края глаза маленькая точка. Оказывается, ему через глаз какой-то спицей проткнули мозг насквозь. И ничего - целые сутки жил. В первые послевоенные годы мне приходилось видеть мозг, буквально нафаршированный осколками черепа. И человек с этим долго жил. Бывало, что самоубийц удавалось спасти. Если человек стрелял себе в висок и при этом не развилось кровотечение, то есть шанс его спасти. Правда, когда уже спустя какое-то время после травмы происходит вторичное кровоизлияние и стволовой отдел мозга перестает работать, тогда человек умирает. Кстати, исследованиями в этой области занимается мой сын, он тоже нейрохирург. - Скажите: велик резерв у живого человека? - Знаете, боюсь это даже вслух говорить, но порой думаю - безграничен. Человек - необычайно живучее создание. И задача врача - помочь организму восстановиться, убрав болезнетворное начало. Очень много зависит от генетической предрасположенности. Есть люди, которым от природы заложена программа 80-летнего существования. Если эту программу не нарушать всякими внешними воздействиями и вредными привычками, то он свои 80 лет и проживет. Говорят, что наш запас порядка 120-150 лет. У нас есть такой анекдот. Приехала экспедиция из Института им. Богомольца (они действительно часто ездили в высокогорные районы к долгожителям) к аксакалу, которому сто с лишним лет. Спрашивают: "Вы пьете?" - "Что вы! Никогда!" - "А курите?" - "Ни разу даже не пробовал?" - "А женщины?" - "Была одна жена. И больше никого". Вдруг за стеной раздается дикий шум. "Что случилось?" - спрашивают ученые. "Да не обращайте внимания. Это мой непутевый старший брат восьмую свадьбу празднует"... - Кстати, о юморе. Как вы относитесь к анекдотам про патологоанатомов? - Меня они совсем не смущают. Анекдотов таких много. Самый расхожий: "Доктор, что со мной?" - "Вскрытие покажет!" - Скажите, а есть какие-то поверья или приметы среди патологоанатомов? - Я немного суеверный человек. Считаю, что патологоанатому без нужды живыми пациентами интересоваться не нужно. Лучше к ним не подходить. Хотя иногда мне приходится участвовать в операциях. Ведь у меня огромный опыт, я больше видел, я лучше чувствую ткань. Меня приглашают хирурги как топографа-анатома. Во время сложных операций они у меня консультируются: "Что это такое? Могу ли я этот сосуд пережать или будут осложнения?" Хирургу легче - он со мной посоветовался и ответственность перевалилась на меня. А я возвращаюсь к себе и мучаюсь: выжил или не выжил больной. Потом звоню каждое утро и спрашиваю: "Как больной?" - Какое будущее у патологоанатомии? Могут ли человека заменить всевозможные томографы, компьютеры и т. д.? - Конечно, теперь есть потрясающие технологии. Создана, например, так называемая "сосудистая программа магнитно-резонансного исследования". Вы на снимке видите все сосуды со всеми изгибами, бляшками, аневризмами. Есть спиральный томограф, в котором магнит вращается, и получается полное представление об измененном органе. Все это совершенствуется с каждым годом. Но все равно - в ближайшие столетия патологоанатомические службы сохранятся. Всегда нужно будет "пощупать" ткань. Вскрытие нужно будет всегда. СПРАВКА. Михаил Шамаев - один из лучших патологоанатомов Киева, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники Украины. Заведует отделом патоморфологии Института нейрохирургии имени академика Ромоданова, пишет MIGnews
Морг… Блеклый свет ламп… Человек в окровавленном халате… Тела умерших с бирками и невероятно едкий запах формалина. Первые ассоциации, которые всплывают в голове, когда мы слышим о человеке, профессия которого называется «патологоанатом».
Журналист новостей Запорожья «Время Z» решил проверить, какой он – «врач-патологоанатом» и отправился в одно патологоанатомическое бюро в Запорожье. Открыв дверь, мы увидели девушек в белых халатах с улыбкой на лице. Оказывается, это лаборанты, которые осматривают ткани под микроскопом и вовремя распознают какие-либо нарушения и заболевания человека.
Напомним, ранее мы рассмотрели , риски процедуры, цены и прочие подробности. Материал получился интересный.
… Нас встретил обаятельный человек, который с первой же секунды расположил к себе. Это был Владимир Михайлович Галич , клинический патологоанатом. Специалист был рад нашему приходу и сказал, что любит общаться с журналистами, и всегда открыт к диалогу. С этого момента завязался весьма увлекательный и интересный разговор.
- Это правда, что ваша работа связана исключительно с умершими людьми?
- Наша основная работа - прижизненные исследования. Изучаем ткани больных органов, чтобы выяснить, нет ли в них патологий. Такая необходимость возникает при планировании операции и дальнейшего лечения. Также мы занимаемся посмертным вскрытием умерших - «аутопсией». Если диагноз при жизни установить не удалось, то на вскрытии все становится видно. Кроме того, нужно выяснить, не стала ли ошибка в диагнозе причиной смерти, не допущены ли иные врачебные ошибки. Также исследование обязательно, если есть подозрение на инфекционное заболевание.
- Как происходит патологоанатомическое исследование (вскрытие)?
- Труп вскрывают, проводя разрез так, чтобы в наибольшей степени обнажить внутренние органы и в то же время обеспечить возможность полного восстановления внешнего вида тела. Иными словами, на тех частях тела, которые обычно не закрыты одеждой, не остаётся никаких следов вскрытия. Затем вынимаем органы и подробно проводим их исследование. После вскрытия все внутренности, начиная от языка и заканчивая кишечником, укладываются в тело, и разрез аккуратно зашивается. Специалисты приводят тело в порядок: моют, бреют, наносят грим и прочее. Стоит заметить, тщательная аутопсия предполагает не только осмотр невооружённым глазом, но исследование под микроскопом органов и тканей. Окончательный диагноз всегда основывается на данных микроскопии.
- Всех людей вскрывают после смерти?
- Если человек поступил в стационар, врачи его лечили или оперировали, и смерть наступила в больнице, то возникает необходимость юридического заключения о подтверждении смерти. Если же человек умирает дома и диагноз подтвержден, (например, долгое время болел раком, ему кололи наркотики…), то лечащие врачи имеют право выписать медицинское заключение о смерти. В этом случае можно обойтись без нашего исследования, потому что уже доказана причина летального исхода.
В случаях насильственной смерти (убийство, самоубийство, несчастный случай), при подозрении на нее, при внезапной и скоропостижной смерти, наступившей не в лечебном учреждении, в случаях, когда причина смерти не ясна, при сомнениях в правильности лечения умершего, производится судебно-медицинское вскрытие судебными медицинскими экспертами.
- Какие самые необычные истории случались у вас на работе?
- При вскрытии брюшной и грудной полостей осматривают их содержимое и взаиморасположение органов. Был случай, когда на вскрытии у человека обнаружили зеркальное расположение органов.
Справка Время Z:
Транспозиция внутренних органов (зеркальное расположение внутренних органов) – редкое врожденное состояние, в котором основные внутренние органы имеют зеркальное расположение по сравнению с их нормальным положением: верхушка сердца обращена вправо (сердце находится с правой стороны), печень расположена слева, желудок – справа.
- Как вы стали патологоанатомом? Это трудная профессия?
- Около 30 лет назад я окончил акушерское училище, после которого принимал роды. В это время продолжал учиться и по распределению попал в «патологоанатомию». Благодаря моему учителю, который меня многому научил, я получил хорошие знания в данной сфере. Мой наставник открыл мне глаза на нашу специальность, и я понял, что подобную работу кто-то должен выполнять. И этим человеком стану я. Для того, чтобы быть патологоанатомом, необходимо много знаний и труда, важно правильно определить диагноз под микроскопом. На нас возложена огромная ответственность. Убирая все психоэмоциональные факторы, я считаю, что моя работа для меня - это просто работа. Она также сложна, как работа журналиста, строителя, учителя и прочие.
- В вашей профессиональной сфере есть какие-то приметы, суеверия?
- Мы, в основном, реалисты и мало во что верим. Мы выполняем свою работу: «раскрыл, увидел». Самое главное - правильно трактовать и делать заключения. Ах да! Я всегда ношу на руке много браслетов, они являются моими оберегами. (Смеется).
- У вас есть любимые увлечения?
- Раньше я увлекался тяжелой музыкой. Любил слушать рок и посещал много концертов. С тех времен у меня осталось несколько флагов. Было время, я во всю включал колонки и слушал свой любимый рок. Можете представить, как дрожали стены от звука! Я так расслаблялся. Сейчас, вкусы немного изменились. В свободное время я слушаю классику и смотрю фильмы. Конечно же, единственное, что не поменялось – это моя любовь к девушкам. Я всегда люблю внимание к себе со стороны прекрасного пола.
Профессия, связанная со смертью людей сочетается с неистовым желанием жить и радоваться жизни. Патологоанатомы – спокойные люди, которые в отличие от других врачей, не видят страданий пациентов, не слышат стонов и не видят слез. За каждым направлением на исследование – судьба человека. В зависимости от поставленного диагноза зависит лечение больного, показания к предстоящей операции, ее объем. Представители данного рода деятельности спасают жизни живых людей и диагностируют причину смерти.
…из жизни патологоанатомов Байки из морга
Существует две профессии, представители которых профессионально и на вполне законных основаниях вскрывают трупы: патологоанатомы и судмедэксперты. Говорят, между ними идет давний спор: первые считают последних мясниками, ничего не смыслящими в тонкой постановке диагноза, а последние первых - узкими специалистами и неженками, которые трехнедельный труп даже не нюхали.
Наши сегодняшние герои уверили, что знакомы с трупами и более длительной "выдержки", и сразу предупредили, мол, все, что вы здесь увидите-услышите - неофициально. Информация из морга, как правило, "в мир" не поступает. А единственные ее живые хранители - врачи-патологоанатомы, живут в среднем недолго (47 лет - "почтенный" возраст). И смотрят на мир особым взглядом. Философским
Шутки подшофе
Рабочий день в морге, где трудятся Виталий и Геннадий, начинается, как правило, ночью. Первое, на что обращаешь внимание в этом подвале, - жуткий специфический запах. На стенах и полу почти сплошь унылый "совковый" кафель, тусклый желтый свет (ярко освещен только один угол, где работают врачи) и стерильная чистота: дезинфекция играет важную роль даже в чертогах смерти. "Двоих привезли, троих забрали, - произносит Витя, изучая журнал, куда предыдущая смена внесла соответствующие пометки. - Так что работы нам сегодня на час, не больше, если еще кого не привезут".
И тут мы с удивлением замечаем, что наши собеседники… не совсем трезвы. "Ничего особенного, - мрачно парируют медики, экипируясь в видавшие виды клеенчатые фартуки. - Только чтобы стресс снять. Мы на работе себе пьянства не позволяем. Да и пусть попробуют найти на это место других спецов за 1200 гривен в месяц, если что".
Гена, согласно кивая, между тем готовит анатомические инструменты, один вид которых вызывает у обывателя глубокий шок. И замечая наш неподдельный интерес, рассказывает: "Над новичками, бывает, жестко шутят. Например, на экскурсиях студентов-медиков в морг патологоанатомы любят иногда разыграть сцену поедания гречневой каши из желудка усопшего. Каша настоящая, вкусная, заранее все планируется. И студенты из морга целыми группами наперегонки в туалет бегут".
Незадачливые сатанисты
Среди разнообразного патологоанатомического инвентаря мы неожиданно обнаружили настоящую бейсбольную биту, и врачи охотно поведали историю ее появления. "Это осталось, так сказать, на всякий случай после истории с появлением здесь банды сатанистов, - объясняет Виталий. - За трупами они приходили. Происшествие не в мою смену было, но ребята рассказывали, что ущерб был тогда немалый. И физический, и материальный". Гена снова согласно кивает и добавляет: "Вы еще барабаны не застали. Только месяц назад удалось их спихнуть". Дело в том, что летом здесь по договоренности с кем-то из начальства репетировали рокеры-металлисты, грохотали в подвале среди мертвецов в свое удовольствие, пока однажды не "ожило" одно из привезенных тел и не начало стучаться в дверь холодильника, мол, откройте, я к вам хочу! С тех пор незадачливых рокеров никто не видел, а свою ударную установку, украшенную сатанинскими символами, они бросили на произвол судьбы.
"Бывает, алкаши, принятые милицией за трупы и доставленные в морг, например, в выходной день, остаются без рассмотрения часов по десять, - уточняет Витя. - Бывает, такие и "оживают", потом в шоке кричат. Но это - исключительные случаи".
Мифы и реалии
Наконец медики приступают к своим обязанностям. Вокруг очень много крови, и описывать детально происходящее, нам кажется, не стоит… После патологоанатомы, умытые, переодевшиеся, вносили какие-то очередные пометки в свой растрепанный журнал. Затем Виталий отправился позвонить жене, а когда вернулся, от него снова резко пахло алкоголем. "Как жить, когда стресс везде: и на работе, и дома, - парировал он наш немой вопрос. - Женился год назад, но, чувствую, надолго жены с такой моей работой не хватит".
Пресловутые "левые заработки", незаконная торговля органами и прочие источники обогащения, приписываемые народной молвой, обходят этот симферопольский морг стороной, уверяют патологоанатомы. Уверяют и почему-то переглядываются.
В этот момент звонок по внутреннему телефону: привезли очередное мертвое тело. Наши собеседники оживляются и просят журналистов выйти на улицу (что мы исполнили с удовольствием). "Вот так бывает, - улыбается нам в дверях Витя. - Жил человек, богатым был, влиятельным, а сейчас я полтинничек выпью и внутрь ему загляну". А Гена на прощанье почему-то замечает: "Кстати, заметил, волосы и ногти у покойников практически не вырастают. Ну, на миллиметр, может, просто кожа со временем высыхает, что зрительно их увеличивает".
Юмор настоящих патологоанатомов
Пришла весна. Зазвенела капель. Запели птички. Дворник Никодим вышел на улицу. Сорвавшаяся с крыши сосулька убила Никодима. Врач в морге задумался над графой о причине смерти и, улыбнувшись, написал: "Весна пришла!"
Ваш котенок надолго останется маленьким и пушистым, если всего один раз его хорошенько напоить формалином.
В морг приходит вдова и говорит: "Понимаете, мужа одели в серый костюм, а он хотел, чтобы его хоронили в черном. Вы не могли бы его переодеть? Я заплачу $ 100".
Патологоанатом: "Конечно, мадам, все сделаем!"
После похорон дама: "Спасибо, вы все сделали как надо, вот $ 100".
Патологоанатом: "Да ладно, мадам, давайте только 50. Это было легче, чем я думал".
Дама: "Как это?"
Патологоанатом: "Вчера привезли одного в черном костюме, так я им просто головы поменял".
Работа с трупами, извлечения органов и кровь - вот что в первую очередь рисует воображение большинства людей при слове «патологоанатом». Этот и многие другие мифы о своей работе развеял врач-патологоанатом с 12-летним стажем Евгений Дубяга.
Став врачом, нарушил семейную традицию
В детстве я мечтал стать лётчиком или врачом. В итоге выбрал профессию более приземлённую. Да и амурская медицинская академия оказалась ближе, чем лётное училище. Ещё в школе я полюбил химию и биологию. Теперь о детской мечте - быть лётчиком - напоминают фотографии, которые висят у меня в кабинете (улыбается) .
Связав свою жизнь с медициной, я нарушил семейную традицию - родители и сестра у меня педагоги. Окончив в 2002 году медакадемию, сразу поступил в аспирантуру по специальности «патанатомия». Хотя изначально, поступая в академию, я хотел быть хирургом. Интерес к патанатомии проснулся на шестом курсе. Учился по этому направлению я три года, затем защитил кандидатскую диссертацию и пошёл передавать свои знания студентам на кафедре «патологической анатомии». Спустя шесть лет к преподавательской деятельности добавилась практическая - в 2011 году пришёл работать в областную больницу. Узнав, что я буду работать патологоанатомом, знакомые отговаривали, не понимали. Просто мало знали об этой профессии.
Наша задача - правильная диагностика
Одна из причин, почему я увлёкся именно патанатомией - диагностика. Причём не только причин смерти, но и различных прижизненных заболеваний. Более того, работа патологоанатома интересна тем, что она объединяет в себе почти все области медицины. То есть, чтобы поставить правильный диагноз, мы должны разбираться в хирургии, терапии, гинекологии, урологии, педиатрии и других разделах медицины. Это меня и заинтересовало в патанатомии.
Вопреки устоявшемуся мнению, мы работаем в основном с живыми людьми, а не с мёртвыми. Вскрытия тел в нашей работе занимают лишь 15-20 % от всего объёма работы. Всё остальное - гистологические исследования для диагностики прижизненных заболеваний. Говоря профессиональным языком - исследование биопсийного и операционного материала. То есть к нам поступают удалённые органы или кусочки тканей, взятые у пациента с лечебной или диагностической целью, их мы исследуем и даём заключение, хотя больной, как правило, не подозревает, что этим занимается патологоанатом. Лечащий врач ставит окончательный диагноз, опираясь на наше заключение.
Вскрытия
Вообще у нас несколько видов работ, и все они занесены в график - вырезка сырого материала, вскрытия, просмотр гистологических препаратов. Рабочий день у нас длится с 8:00 до 14:00. За это время в среднем, если у нас по плану вскрытия, врач успевает вскрыть до 3-4 трупов.
Мы обслуживаем не только областную, но и городскую больницу, туберкулёзный диспансер и больницы близлежащих районов. (В морг областной больницы поступают только тела умерших от болезней, а не от внешних причин - Прим.ред. ) Кстати, тела детей мне ни разу вскрывать не приходилось - для этого есть отдельные специалисты. Тем не менее это морально нелегко - видеть, когда умирают маленькие дети. Во время работы мне иногда приходится наблюдать, как их вскрывают коллеги за соседним столом. Тяжело все это...
Много времени занимает у нас работа с документами.
Сначала мы изучаем историю болезни. Если делаем вскрытие, то в присутствии лечащего врача умершего. Извлекаем из тела весь органокомплекс и изучаем органы - перед этим мы уже знаем примерный диагноз. Расхождения с ним встречаются очень редко. После вскрытия пишем протокол и формулируем патологоанатомический диагноз. То же самое касается и исследования биологического материала.
Врачебные ошибки - редкость
В нашей работе нет понятия «врачебная ошибка», есть понятие «расхождение диагнозов». И то, таких случаев - примерно десять в год по всей области. Есть три категории расхождения диагнозов.
Первая связана с объективными причинами, например, отсутствие необходимого оборудования или нетипичное протекание болезни. Вторая из-за субъективных причин - недостаточная квалификация врача или неверная расшифровка лабораторных исследований, но даже несмотря на эти причины, больной бы погиб. И третья - врач поставил не тот диагноз и назначил неправильное лечение, что затем привело к смерти.
Если и встречаются расхождения диагнозов, то в основном первой категории. Случаев, когда пациент умер из-за неверного лечения и неправильного диагноза по вине лечащего врача, в моей практике не встречалось.
Бывают сложные случаи, связанные в нашей работе с формулировкой диагноза. Иногда думаешь над этим долго, причём не только на работе, но и дома. В таких ситуациях приходится дополнительно изучать специализированную литературу, прибегать к дополнительным методам исследования.
Можем ли мы перепутать органы двух разных умерших людей? Определенно могу сказать, что в нашей работе такого быть не может. Потому что каждый врач-патологоанатом занимается вскрытием только одного умершего, у каждого свой секционный стол. Над каждым телом ставится небольшой столик, на который укладываются органы, извлечённые из тела. После исследования они возвращаются на своё место в том же количестве, и перепутать или тем более ошибиться и вложить чьи-то органы кому-то другому - невозможно.
Быть патологоанатомом не страшно
Трупов я точно не боюсь (смеётся) . Есть определённый психологический барьер, который студенты-медики проходят ещё на первом курсе. Уже тогда им начинают преподавать анатомию на трупах. Своё первое вскрытие я сделал на шестом курсе. Когда преподаватель предложил кому-то из группы показать свои знания на практике, я сам вызвался попробовать. Правда, тогда это заняло часа два, а не час, как сейчас (улыбается) . И вообще, бояться надо живых, а не мёртвых - только живые могут причинить какой-то вред.
Единственное, чем может быть опасно тело умершего, - инфекциями. Это те, кто умер от инфекционных заболеваний. При работе с ними мы надеваем три пары перчаток: помимо обычных резиновых, ещё и специальные - кольчужные. Они сделаны из плотной ткани. После каждого вскрытия все средства защиты утилизируются.
Как и у любого человека, у меня, конечно же, есть определённые страхи. Так сходу не перечислю, но страх смерти присутствует. Мне 38 лет - пожить-то ещё хочется.
О снах, вере и приметах
Наша, христианская вера не запрещает бояться смерти, как, например, у мусульман. Сам я крещёный и верю в загробную жизнь. Точнее, я даже не представляю, как это всё может выглядеть, но что-то управляет человеческим разумом, и оно, скорее всего, существует.
За всё время, что я работаю патологоанатомом, работа мне снилась всего пару раз. И то сам процесс, а не люди. У нас есть такая условность - не смотреть в лица умершим (если только там нет какого-нибудь патологического процесса). Во-первых, мы понимаем, что этот человек жил, как и мы, и стараемся не углубляться в переживания. Во-вторых, на это просто нет времени - надо поскорее сделать свою работу и сформулировать диагноз.
У врачей-патологоанатомов в работе нет примет, но есть одна особенность: мы никогда не будем вскрывать своих родных, друзей или знакомых. Не положено у нас это.
Найти работу - нелёгкий труд
Получить профессию врача-патологоанатома не сложно. Гораздо труднее найти место работы, свободную вакансию. Это при том, что зарплата у нас, как у всех врачей. Разница лишь в том, что у нас нет доплаты за ночные дежурства, потому что по ночам мы не работаем. Точную сумму своей зарплаты я называть не хочу, но могу сказать, что она в среднем около тридцати тысяч рублей. Нам на жизнь хватает (улыбается) . Что касается мнения о так называемых откатах за умолчание о настоящей причине смерти, то это - миф. Мы ведь несём уголовную ответственность за сокрытие или утаивание диагноза. Это всё может выясниться, например, при следственной проверке. Стать участником уголовного дела мне не хочется. Да и самого себя совесть замучает. Тем более родственники умершего хотят знать истинную причину смерти, а одна из черт патологоанатомов - честность.
О семье
Моя семья - жена и двое сыновей 4 и 12 лет - спокойно относятся к моей работе. Дети знают, что их папа устанавливает причину смерти людей. Вопросов у них пока не возникает. Чего не скажешь о друзьях и знакомых. Люди, когда узнают, кем я работаю, очень удивляются, смотрят как на нечто сверхъестественное. Хотя я считаю, у меня обычная профессия. И я никогда не скрываю, кем я работаю. Наоборот, горжусь, ведь я занимаюсь интересным и полезным делом.
Я нерешительно переступаю порог отделения и заглядываю в один из кабинетов: чистое помещение, современное оборудование, молодые лаборантки. Одна из них провожает меня к заведующему патологоанатомическим отделением РДКБ - Дмитрию Рогожину.
«Давайте я сразу вам все покажу, чтобы вы поняли, что у нас тут происходит», - говорит он. Заведующий проводит меня по всем кабинетам, и я нигде не нахожу тела в формалине - только стекла, пробирки, микроскопы и небольшие, специальным способом обработанные образцы тканей пациентов.
«Вы, наверно, заметили, что у нас тут нет секционного зала для вскрытия тел. Дело в том, что смертность в больнице невысокая - если докторам не удалось спасти больного, его тело отправится на исследование в другую клинику.
Современные патологоанатомы больше занимаются прижизненной диагностикой. Это как раз то, что делаем мы в нашем отделении: мы определяем и классифицируем доброкачественные и злокачественные опухоли, диагностируем редкие заболевания.
К нам в клинику отправляют детей со всей страны, а иногда и из бывших стран СНГ - чаще самые сложные случаи, с которыми не удалось разобраться в регионах».
Дмитрий Рогожин рассказывает, как проходит работа в его отделении. Сначала к патологоанатомам поступает образец ткани, взятый у пациента во время биопсии, - его предстоит тщательно исследовать. Образцы материала маркируют, чтобы не перепутать с другими. Затем фрагмент ткани проходит несколько специальных этапов обработки (гистологическая проводка) и заливается в специальный парафин. Из полученного блока делают тончайшие срезы. Каждый кладут на отдельное стекло и используют для диагностики - например, окрашивают специальными растворами разных цветов, которые позволяют выделить определенные клеточные структуры.
После гистологической проводки образцы тканей заливают парафином и получают блоки, с которых делают тончайшие срезы. Эти срезы нанесут на специальное стекло - и препарат готов. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
Готовые образцы гистологического препарата. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
Оцифровка гистологических препаратов на специальном сканере. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
Взяв материал от одного пациента, патологоанатом может сделать до 30–50 гистологических препаратов (стекол) - все их он должен рассмотреть под микроскопом и тщательно описать. Время от времени все врачи отделения собираются на консилиум, чтобы совместно изучить и обсудить готовые препараты.
«Пока что в процессе обсуждения мы все смотрим в один многоголовый микроскоп, но это может вскоре измениться. В некоторых отделениях патологии за рубежом (в США, Нидерландах и других странах) кабинет патологоанатома больше похож на кабину самолета. Патолог сидит не перед микроскопом, а за специальными мониторами, на которых - оцифрованные изображения гистологических препаратов, и „по одному клику“ может посоветоваться с коллегами не только из соседнего кабинета или клиники, но и из других стран.
Мы в РДКБ уже не первый год пользуемся подобными технологиями. Это особенно удобно, когда есть необходимость проконсультироваться с коллегами из другой специализированной клиники - достаточно отправить им соответствующую ссылку в системе. Уже через 15-30 минут мы можем получить ответ или обсудить дальнейшие шаги, необходимые для постановки правильного диагноза. Представляете, что было бы, если бы пришлось отправлять в немецкую клинику образец ткани пациента?»
Увеличенное изображение гистологического препарата. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
А еще современным патологоанатомам помогает искусственный интеллект. Сегодня создаются нейросети, которые позволяют распознавать различные заболевания. Представьте: врач-патолог сталкивается с редким заболеванием, которое никогда раньше не видел. Как ему понять, что это? Нейросеть найдет в базе данных похожий случай и даст подсказку.
Оказывается, современный патологоанатом сильно отличается от стереотипных представлений. Я думала, что эту специальность выбирают мрачные и интровертные люди, которые предпочитают мертвых людей живым. Помните анекдот: «Хорошо быть патологоанатомом - пациенты никогда не жалуются»?
Но Дмитрий Рогожин досадливо морщится, когда я рассказываю ему эту шутку.
Мифы о моей профессии искажают реальность и немного утомляют. Раньше это вызывало у меня больше раздражения, сейчас я уже привык.
На самом деле, я выбрал специальность патологоанатома, потому что мне нравится решать аналитические задачи. Исследовать образец ткани, изучить историю болезни и рентгеновские снимки, сопоставить все факты и выдать диагноз - это же работа, практически похожая на детективную!
Раньше врачи-патологи были некой отдельной кастой - они работали в моргах и лабораториях и даже не общались с пациентами. Сегодня все иначе - патологоанатом стал полноценной частью врачебной команды».
Лаборант маркирует гистологические образцы. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
В пример Дмитрий приводит один из недавних случаев из своей клинической практики. В больницу поступил ребенок трех лет - у него были странные образования на костях, возникающие после незначительных бытовых травм во время игры. Врачи предполагали остеосаркому - злокачественную опухоль костной ткани. Но был повод усомниться в диагнозе, так как данный вид злокачественной опухоли редко встречается в таком возрасте.
Врачи выполнили диагностическую биопсию - у ребенка взяли образец костного образования. Оказалось, это действительно не онкологическое заболевание. Тогда что же? Дмитрий Рогожин предположил, что это несовершенный остеогенез - редкое нарушение, которое еще называют «болезнь хрустального человека». Кости такого пациента настолько хрупкие, что постоянно ломаются, а затем не могут правильно срастись - и на месте образуются большие костные мозоли, похожие на опухоли.
Есть много форм этого заболевания. При большинстве из них у больных есть и другие признаки, кроме хрупкости костей, - голубые склеры глаз и нарушение формирования зубов.
«Когда я нашел в литературе эти признаки, я тут же вместе с другими докторами побежал смотреть на ребенка. Но меня постигло разочарование: глаза и зубы у пациента были самые обыкновенные. Мы снова зашли в тупик.
Заведующий патологоанатомическим отделением РДКБ Дмитрий Рогожин за работой. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
Пришлось проанализировать много статей, прежде чем я нашел упоминание, что только при пятом типе несовершенного остеогенеза не страдают склеры и зубы - зато при этом типе болезни пациент не может в полном объеме совершать вращательные движения в предплечьях из-за отложения солей кальция и деформации костей. Мы сделали ребенку рентген, и наконец наша гипотеза подтвердилась.
Потом мы провели специальный анализ, нашли генетическую мутацию, которая вызывает болезнь, и поставили окончательный диагноз. Кстати, он очень редкий - за последнее десятилетие в России зарегистрировано всего несколько случаев. Сейчас ребенок наблюдается и лечится в специализированной клинике».
Конечно, заведующий отделением патологической анатомии РДКБ не сразу пришел к такой захватывающей работе. После того, как в 2000 году Дмитрий Рогожин окончил Ижевскую государственную медицинскую академию, ему пришлось и лечить детей от лейкозов (в клинической ординатуре по педиатрии), и исследовать аппендиксы, и заниматься вскрытиями.
«В силу определенных причин я не мог сразу получить специализацию по патологической анатомии, хотя заинтересовался этой профессией еще на третьем курсе. У нас был очень хороший преподаватель по курсу патанатомии, и я уже тогда понял, что работа в патологии - это про захватывающий анализ данных, а не про вскрытия.
Заведующий патологоанатомическим отделением РДКБ Дмитрий Рогожин. Фото: Екатерина Брудная-Челядинова
Чем больше Дмитрий Рогожин рассказывает про свою профессию, тем четче я понимаю, что она не про мертвых, она - про живых. Да, патологоанатомы проводят вскрытия - но это тоже делается на благо тех, кто еще жив. Например, есть комиссия по изучению летальных исходов: ее задача - разобраться, что пошло не так, и можно ли будет спасти пациента в следующем подобном случае. Не для того, чтобы кого-то наказать, а для того, чтобы двигать медицину вперед. Кстати, патологоанатомов часто путают с судмедэкспертами - вот у последних цель как раз в том, чтобы ответить на вопросы следствия и найти виновных.
Я очень надеюсь, что со временем восприятие моей профессии изменится.
«Я работаю патологоанатомом уже 15 лет, и за этот срок многое изменилось: появилось новое технологичное оборудование, мы стали больше работать в связке с другими врачами как одна команда, постепенно в медицинскую практику внедряются элементы искусственного интеллекта.
Я не боюсь, что компьютер заменит человека в нашей профессии. Я думаю, что искусственный интеллект станет системой, которая поможет нам принимать правильные диагностические решения. Но все же патологоанатом - это незаменимый человек: именно он выносит окончательный вердикт о том, что с человеком не так, и помогает другим врачам определиться с тактикой лечения», - говорит напоследок врач.