* * *
О, русская душа! Она – причина
Тому, что и за праздничным столом
Вдруг кто-то запоет с такой кручиной,
Что все веселье вдруг идет на слом.
И, головы вдавив между плечами,
Играют желваками мужики,
И в никуда, преграды не встречая,
Плывут из лиц их мутные белки.
Душа, душа – источник непокоя!
Бей – не убьешь, но тронь – и заболит.
И кто-то заблестит слезой скупою,
А кто-то вдруг расплачется навзрыд.
Так осенью на траурные воды
С ветвей стекают листья горьких ив.
Народ есть отражение природы,
И потому – в печали молчалив.
Но глянь сквозь рощу – кисть рябины дальней
Покажется прикусом на губе,
И звук с болота – сдавленным рыданьем
О чьей-нибудь раздавленной судьбе.
Молитвой скорбной размыкает ветер
Холодные небесные уста.
И каждая гора в Голгофы метит,
Высматривая нового Христа.
Известен мне исход такой печали!
Когда в себя глядятся изнутри,
То в тягостном отчаянном молчанье
Рождается невыразимый крик...
Так над природой и над нами всеми
Начертано безжалостной судьбой,
Что все: и скорбь, и дума, и веселье –
Исходит в сумасшествие и боль.
Россия! Ширь и глубь – неодолимы.
Я жив тобой, но я в тебе тону.
Никто в стране людей необъяснимых
Не может объяснить свою страну.
Где безысходность рвет сердца на части,
Но сладко этой горечью дышать...
А может быть, по-русски – это счастье,
Когда болит и мается душа.
Песня о Кандалакше
Словно ветер в дремучей душе лесной,
Словно лёгкой волны поглаживанье...
Ах, как нежно звучит, как шелестно:
Сердцу грезится, сердцу помнится
Когда - грустное, когда - ласковое...
Море осенью дышит с Колвицы:
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
А зимою метель - как бабка мне
Шепчет древнюю сказку страшную.
Снег бросает в окно - охапками:
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Море белое, солнце зрелое,
Сопки, ягодами украшенные...
Мы с тобою навек - одно целое,
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Сколько раз ты, земля холмистая,
Содрогалась под силой вражьею,
Но смогла устоять и выстоять,
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Время, в завтра врастая, тянется,
Память держится за вчерашнее.
Я умру, а она - останется!
Кандалакша моя, Кандалакша моя.
Слёзно верую в счастье дальнее,
Кровно дорого всё, что пройдено...
Есть у каждого Русь изначальная.
Много разных имен носит Родина.
На перевале
Крутой подъём.
Всё выше - в гору, в гору…
Последний метр.
Ещё чуть-чуть.
Сейчас…
Внезапные раскинулись просторы!
Внезапные - уже в который раз.
Дыханье моря, шум сосны и ели,
Смешенье красок и смятенье чувств.
И - музыка в душе, и - лёгкость в теле.
Я становлюсь возвышенней, лечу!
А подо мной - залив, как небо - синий.
Чуть различим на острове маяк.
И взгляд стремится вдаль, покуда в силе,
А где не в силе - там душа моя!
Как ощутим, как осязаем ветер!
Как неразрывна связь земли с водой!
Есть Божий Рай… Но я бы после смерти
Навек остался с этой красотой!
…Я упаду в брусничник у дороги,
С куста губами ягоду сорву.
Ведь этот взлёт - лишь связь, одна из многих,
С землёю, на которой я живу.
На реке Канде
Упало в речку поднебесье
И стало песней. И река
Несёт по свету эту песню
О белоснежных облаках.
Роняют люди в речку лица,
Роняют лепестки цветы.
На облака садятся птицы,
Когда касаются воды.
В широком устье у залива
На берега выходит лес,
И низко кланяются ивы,
Чтоб дотянуться до небес.
О, как светло на белом свете!
И нет вражды между людьми.
Так мир воспринимают дети,
Когда приходят в этот мир.
Гляди, откуда проросли мы!
Он - есть! Он - здесь! Он - наяву!
Наш край. Наш рай, где всё любимо:
И каждый вид, и каждый звук.
Душою чуткой, сердцем зрячим
Люби! Люби, пока дано…
Тот о небесном не заплачет,
Кто не нашёл его в земном.
Как бесконечна быстротечность
И наших дней, и этих вод…
Все знают, что за смертью - вечность.
Но хочется - наоборот.
Ковда
Игумену Аристарху
Шёл дождь. Ботинки хлюпали водой.
А я - одет совсем не по погоде,
Бродил, отогреваясь красотой,
По древнему селу - поморской Ковде.
Я был пленён. Точнее - влит звеном
В цепь вечного согласия и счастья,
Где всё, что есть, - тому подчинено,
Чему и я безропотно подвластен.
Аукалось родство окрестных мест,
Я ощутил знакомыми до боли
И крест над храмом, и поклонный крест,
И крест над обновлённой колокольней.
И кованые ковдские кресты,
Могучие, как те, кто жил здесь прежде…
И чаек крик, и лодки у воды,
И этот дождь, стекавший по одежде.
В лицо хлестали мокрые кусты,
Но я уже не разбирал дорогу…
Я понял - мы ушли из красоты,
Для нас однажды сотворённой Богом.
Мы строим Вавилоны, вновь и вновь
Теряя рай. Довольствуемся адом,
Бетонных обитатели кубов
И чёрных почитатели квадратов.
А красота сквозь слёзы смотрит вслед,
Не веря в то, что брошена навеки,
Родителя всего на всей земле
Пытаясь видеть в каждом человеке.
* * *
На холодную плоть камней
Листья, тихо шурша, легли…
Листопад…
В этот час сильней
Притяженье родной земли.
Поднимается красный свей,
Рассыпается жёлтый прах…
Что ты значишь в судьбе моей,
Хмурый край на семи ветрах?
Что ты значишь в моей судьбе?
Я пытаюсь найти ответ…
Где-то там, на лесной тропе,
Пробежавшего детства след.
Пригляжусь - а по тропке той,
По заветным грибным местам
Мой отец идёт - молодой,
Следом я бегу - по пятам.
Набиваю брусникой рот,
Поспеваю за ним едва…
Где отец только раз шагнёт,
Там моих шагов будет - два.
И сладка мне печаль моя,
Возвратила назад судьба
Ту щемящую боль ручья
На молочных моих зубах.
- Что ты есть для меня, скажи?..-
И спросила земля тогда:
- Без меня ты хотел бы жить? -
И не мог я ответить: «Да».
* * *
Осенние стаи взлетят - и растают,
Расправив крылатого крика покров.
Из отчего дома, из милого края
В Судьбу вырастает к России любовь.
Россия - поморские лодки и сети.
Россия - избушки, церквушки, кресты…
В метельных молитвах о лете, о свете
Отсюда для нас начинаешься ты.
Здесь древних причалов разлуки и встречи,
Здесь в жёнах ценнее умение ждать.
Здесь верится - время возносится в Вечность,
Туда, где Полярная всходит звезда.
Так пой, не смолкая, Студёное море,
О том, что в ночи не погаснут огни!
Цветите, игристые сполохов зори!
Сияйте безудержно, летние дни!
Волнуйся, ковровый кустарник берёзки,
Желтейте медвяно, морошки поля!..
Нет в хоре России милей подголоска,
Чем ты - Заполярье, родная земля!
* * *
Метель тряхнула гривой сивою,
Неистово снежинки пляшут.
Сомкнулся лёд над речкой Нивою,
В сугробах белых Кандалакша.
Бегу на улицу. И пусть
В лицо морозный ветер дует.
Замёрз, но на зиму не злюсь.
Раз люб я ей - пускай целует.
* * *
Ах, полярная ночь!
То ли ночь, то ли царство бессонное,
Тихий свет полыньи, называемый всеми «луной».
Васильковые россыпи звёзд. Небеса чернозёмные.
И земля, как пречистое небо, светла подо мной.
Никому ничего не хочу объяснять и доказывать,
Надо просто, забыв о земном, в эту высь посмотреть.
И прозреет душа, и поймёт непонятное разуму:
Почему небеса называются в Библии – «твердь».
* * *
Грузный дождь припадает к земле,
Подвели его тонкие лапки.
И высокие сопки во мгле
Примеряют белёсые шапки.
Лес, как дом опустевший, тосклив,
Стонет небо в печали отлёта.
Но теплом еще дышит залив,
Но теплом еще дышат болота.
Как приятно остатки тепла
Добирать каждой клеточкой кожи!..
Что горит - то сгорает дотла,
Что не вдоволь дано - то дороже.
Лишь на миг сквозь завесу проник
Тусклый свет, как последний подарок,
Но от ветра туманный старик
Заслоняет ладонью огарок…
Грустника
Густо рассыпаны алые бусины.
Вот и созрела ты, ягода поздняя,
Самая вкусная, самая грустная,
Самая-самая - родом из осени.
Лето, прощай! А казалось - не кончится:
Горстками черпаю ягоды эти.
Сладко! И все же нельзя не поморщиться,
Не пожалеть о промчавшемся лете.
Полнится небо печальными криками,
Жалость глаза мои переполняет.
Я называю бруснику - «грустникою»,
Пусть меня все без конца поправляют.
Выйду из леса я с полной корзинкою
И повезу в своё многоэтажие
Сладость с кислинкою, радость с грустинкою:
И - что-то большее. Нужное. Важное.
Морошка
Капельки солнца в зелёных ладошках.
Капельки света.
Жёлтые россыпи ягод морошки –
Щедрое лето.
Над головой комариная стая
Тучею вьётся.
Я не спасаюсь. Я запасаю
На зиму солнце.
Крошка-морошка… Ягодка эта -
Солнечный дар нам.
Светятся с блюдца капельки лета
Ночью полярной.
* * *
Как гнётся рябина! Наверное, что-то болит.
Большая луна холодна и бледна, как покойник.
И ветер - то снег обрывает с небес, то скулит,
Вцепившись замёрзшими пальцами в мой подоконник.
Не хочется думать.
Все думы - о близком конце.
И памяти радость испита - остались обиды.
По радио тянут скрипучий скрипичный концерт,
И музыка так соответствует мрачному виду.
Вот если бы друг…
Он бы спрятал за шторы окно
И радио выключил, выдернув шнур из розетки…
Но друг не придёт.
Только в книгах друзья, да в кино.
А в жизни - соседи.
По дому, по лестничной клетке…
И глупо, терзая вечернюю стопку газет,
Читать объявленья и думать: куда бы податься?
«Меняю…», «Сдаю…», «Познакомлюсь…»
Но нужного - нет:
«Спасу от тоски», или проще: «Учу улыбаться».
* * *
В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.
Птицы плачут - сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.
От жены – трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.
Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,
Он хотел взлететь над жизнью,
Над собой - смешным и страшным.
И вонзал он в небо руки
С криком - чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.
«Улечу!» - и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.
Подошла жена родная,
Остудила лоб ладонью:
- Ты куда бежал?
- Не знаю.
- Ты чего хотел?
- Не помню...
* * *
Человек тридевятую вечность сидел над женою,
Положив на живот ей ладонь - как огромное ухо.
Где-то плакала птица - сквозь ветер и дождь за стеною,
Долгожданный - в жене - кто-то третий ворочался глухо.
Тридевятую вечность не сохла и липла рубаха.
Нет, не трус он, не трус… В одиночку ходил на медведя.
Но большой - в пол-избы, как ребёнок, заплакал от страха,
Оттого, что никто не поможет, никто не приедет.
Не стонала жена. Виновато ему улыбалась.
А в ночи - затмевала Голгофу стенаньями птица.
И хотелось кричать и метаться. Порою казалось -
Это плачет ребёнок, который не может родиться.
О, как птица страдала! И боль отзывалась тупая,
Распирая виски, загибаясь в вопрос без ответа,
И качалась в бессоннице лампочка полуслепая,
И секла по глазам утомлёнными розгами света.
Он рванулся во двор - остудить раскалённые вопли,
По дороге ружьё заграбастал в огромную руку
И - пальнул в темноту. И - рыдания птицы замолкли…
Он отлично стрелял. И навскидку, и даже по звуку.
Но застреленный плач возродился - в жилище угрюмом,
За окошком жена омывала ребёнка над тазом…
Опершись на ружьё, он стоял и покачивал думу…
То жалел, что убил... То пугался: а если б промазал?
* * *
Опять на скалы небо опускается,
Во мгле метелятся ветра бестелые.
А месяц скалится, чему - не знает сам,
Нам до весны не видеть солнца зрелого,
Зато и летний день полгода тянется.
От моря Баренца - до моря Белого,
Такая вот и есть - моя родная весь,
Но от родного разве отрекаются?
Видней большое здесь, а вся посредственность
О Север - серая - дотла стирается.
И свет кончается, и мир качается,
И всё вращается, сливаясь в целое.
От моря Баренца - до моря Белого.
Ты, Север, бил меня, но разлюбил ли я
Сугробы в рост, деревья низкорослые?..
Колючим именем, своей фамилией
Прописан я на Кольском полуострове.
И потому душа моя хватается
За край, очерченный двумя пределами:
От моря Белого - до моря Баренца,
От моря Баренца - до моря Белого.
В родной земле немного надо места мне,
Но там, где крест,- не всё еще кончается…
Останусь строчками, останусь песнями
От моря Белого - до моря Баренца.
Непостроенный храм
Сопка простёрлась двуглавым орлом над дорогою,
Древние камни внимают протяжным ветрам.
В речку со склона взглянула церквушка убогая
И несказанно прекрасный увидела храм.
Храм отразился в реке небывалою небылью,
Светлой мечтой о великой счастливой стране,
Словно сквозь грёзы привиделось то, чего не было,
Словно сквозь слёзы пригрезилось то, чего нет.
Люди, придите, взгляните, родные, хорошие!
Видите, там, среди серых бесстрастных камней
То ли разбившийся храм безвозвратного прошлого,
То ли несбывшийся храм наших нынешних дней.
Люди, очнитесь! Проснитесь, селенья окрестные!
Люди, спуститесь к реке, чтоб на чудо глядеть!
Чёрные зданья торчат над безвидною местностью,
Тёмные тени молчат, не спускаясь к реке.
Осень рыданья несёт над холмами и топями
И наполняет дождливой слезой облака.
В небо глядит из реки нерождённый утопленник,
Песню непетую в море уносит река.
Люди, придите, нельзя не жалеть об утраченном!
Люди, взгляните, задумайтесь, что впереди!..
Дух преподобного Трифона ангелом плачущим,
Нас осеняя, над грешной землёю летит.
Единосущная и Нераздельная Троица,
Нашу страну и народы её пожалей.
Господи, силы нам дай, чтоб молиться и строиться!
Храм, отражённый в реке, сотвори на земле!
* * *
Ветер, ветер... Звезды кружатся, дрожа.
В темноте снега колючие шуршат,
Словно по полю катают белый шар,
Шар, похожий на огромного ежа.
Ой, настигнет! Попаду под белый гнет.
Ой, близка моя бессонница, близка!
Мягкой лапой память душу шевельнет,
Острый коготь в сердце выпустит тоска.
Побреду в снега, куда глядят глаза,
Припаду плечом к вздыхающей сосне,
И покатится горючая слеза,
И сорвется со щеки, сжигая снег.
Задержись, пора ночная, на земле!
Не всходи на небе, алая заря!
Целую год скотину холил и жалел,
А наутро буду резать да шкурять.
А по полю ветер сеет из горсти
Темный лепет обезлиствевших осин,
И так хочется прощения просить,
Словно кто-нибудь услышит и простит.
* * *
Поезд замер, словно вкопанный,
И - ни с места. Вот беда!
Рядом Мурманск. Вот он. Вот он - он!
Рядом. Ну - рукой подать!
Ждем. Чего? Какого... встречного?
Я глаза все проглядел.
За окном - как будто вечер.
На часах - как будто день.
На ветру деревья корчатся.
Дождь на стеклах... Боже мой!
Очи осени. Мне очень,
Очень хочется домой!
Тронулись? Неужто тронулись?!
Ну, давай, быстрей, быстрей!
Я гляжу в окно вагонное
На Фадеев на ручей.
Захлебнувшись удовольствием,
И от чувств почти без чувств
Птицей вдоль проспекта Кольского
Я лечу, лечу, лечу!
Здравствуй, слякоть!
Здравствуй, грязь моя!
Гниль листвы на мостовой.
Я вернулся! Мурманск, с праздником!
Мурманск! Я опять с тобой!
Кажется, вокруг все кружится.
Я спешу - на всех парах -
Отразиться в каждой лужице
Сквера на Пяти Углах.
Мне не жаль ботинки новые,
Этих луж не обойду.
То ль шагаю, пританцовывая,
То ль танцую на ходу.
И от счастья невозможного
Так, чтоб слышал весь народ,
Я пою. Пускай прохожие
Думают, что идиот.
Звездочка
Прошлой ночью
(не знаю, рассказывать надо ли)
Почти все спали,
но некоторые - видели,
Как маленькая звездочка,
с неба ночного падая,
Кричала людям:
«Ловите меня! Ловите меня!».
«Скорее! Ну, что же вы!
Подставляйте ладошки!
Кого из вас выберу -
тому счастье будет!».
Но, усмехаясь горько,
тысячу раз облапошенные,
В чудеса не верили
эти неспящие люди.
Маленькую звездочку
охватил большой ужас:
Все ближе земля -
и ни одной человечьей ладошки.
Для счастливой звезды
ничего не может быть хуже,
Чем бездарно о землю
расплющиться синей лепешкой.
И зашлась она в крике -
визгливом, пронзительном:
«Слышите?!
Неужели я не нужна
никому в этом мире?!»
...Проснулся бомж
и, звякнув чугунною крышкою,
Из канализации вытянул руку,
ладонь растопырив.
Сгреб звездочку
в теплый вонючий кулак,
Сунул за пазуху, где вшей больше,
чем звезд у неба.
И получил то, что давно желал -
Целую буханку теплого черного хлеба.
А наутро люди,
у которых сна всю ночь не было,
Опечалили улицы
невыспавшимися кислыми лицами,
И олигарх, накануне купивший небо,
О пропаже звезды
написал заявленье в милицию.
* * *
«Все стыло вокруг. Все мертво.
Уйду я из этих мест.
Куда? - На кулички, к черту!..».
И сзади остался Крест.
«На что это все сдалось мне?
Зачем я вообще здесь жил?»
...А ветер трепал колосья
Неубранной спелой ржи.
И что-то орал он ветру.
И ветер ответно дул...
Протопаны километры...
И вновь он пришел к Кресту.
Зарылась в снега дорога.
Торчит из сугроба рожь...
Куда ты, дурак, от Бога,
Бродя по Руси, уйдешь...
* * *
Пахло в ее избе хлебом и ладаном,
Медная длань проползла
по лицу бледному.
С белых волос перышко вниз падало.
Медленно.
Медленно…
Ликам икон пела псалмы женщина,
Время текло голосу в лад - плавное.
Тестом,
с края стола свешивающимся,
Воска слезой,
выплавленной пламенем.
Медленно-медленно пола
коснулась коленями,
Длилось и длилось мгновенье
поклона последнего…
Малая малость
уже оставалась времени
И потому и для нее
текло оно - медленно.
Внук заглянул в окно
с улицы - надо же! -
Запечатлелось краткое, заоконное:
Как перед смертью
встала с лежанки бабушка
И повалилась со стоном перед иконами.
Остановилось сердце певца земли Кольской Николая Владимировича Колычева. 10 июня Мурманск провожал его в жизнь вечную. Днём раньше с ним простилась Кандалакша, город, который он очень любил и где часто бывал. Вечером тело усопшего было доставлено в храм Спас на Водах, где всю ночь над ним читалась Псалтирь. Заупокойную литургию возглавил митрополит Мурманский и Мончегорский Симон в сослужении духовенства. Отпевание также возглавил владыка. Такой чести удостаиваются немногие. Николай Владимирович всей своей жизнью стремился к Богу, писал пронзительные стихи о Вере и церкви. Многих его произведения привели под своды храма. Священники в торжественных белых одеяниях провожали душу поэта в последний путь. К небесам возносилась молитва, в руках присутствующих струились огоньки свечей, храм наполнялся запахом ладана, сквозь стёкла окон проникал солнечный свет, казалось, что в эти минуты приоткрылась дверь между земным и небесным… И прихожане, и даже священники не могли сдержать слёз. Эти очень трогательные и возвышенные минуты запомнятся надолго. В заключение владыка Симон прочитал разрешительную молитву и сказал несколько слов в утешение собравшимся.
Очень жаль, что такие талантливые люди не востребованы в нашей стране и признание получают только после смерти. У Бога смотрение на талантливых людей особое. С одной стороны талант - это Божий дар, с другой стороны - это обязанность передать его другим, донести до людей. Николай его реализовал. Он был очень талантливым и сильным человеком и находил силы не убегать из страны расстояние от Мурманска до Кандалакши. Он не сокрыл свой талант Свои стихи и всего себя не отрывал от родной земли, от народа. Талант его останется с нами. Очень жаль, что мы не услышим из его уст новые стихи и песни. Не будет новых острых бесед с ним о возвышенном. В утешение остаются его стихи, которые будут нас вдохновлять и по которым мы будем научаться жизни.
Прощание продолжилось в доме культуры имени Кирова. У гроба поэта, сменяя друг друга, в почётном карауле несли последнюю вахту близкие и друзья поэта, литераторы, библиотекари, творческая интеллигенция, почитатели таланта поэта. Было сказано много тёплых слов об ушедшем. Ещё совсем недавно он читал свои стихи на творческих вечерах, исполнял песни под гитару, общался с друзьями, трудно представить, то мы больше не услышим новых стихов из его уст. Затем скорбная процессия тронулась на кладбище. В Мурманске царила пасмурная погода, а на месте упокоения поэта в пронзительно синем небе светило яркое солнце. Отец Сергий совершил литию о упокоении, все присутствующие пропели «Вечную память», после чего тело было предано земле. Невыразимо тяжело было прощаться с талантливым поэтом и прекрасным человеком. Только мысль о будущей встрече в Царствии Небесном утешала и придавала силы.
Трудно переоценить значение творчества Колычева для нашей области, да и для всей России. Его стихи учили в школах дети, ими зачитывались взрослые, его книги разлетались по всей России. Как это часто бывает в нашей стране, при жизни он не получил признания от властей, не нажил богатства. Всё свободное время он проводил на даче под Кандалакшей, куда сбегал от суеты мира за отдыхом и вдохновением. В последний путь его провожали всем миром. Он оставил после себя несметное богатство, заключённое в книгах. После его стихов нельзя остаться равнодушным. Он как никто другой мог воспеть красоту родной земли, его сердце болело за Родину и живо откликалось поэтическими строками на всё происходящее в стране. Горько осознавать, что поэта его уровня нет и ещё долго не будет в нашем крае. Его души хватало на всех: на большую и дружную семью, на друзей-литераторов, на почитателей таланта, на начинающих поэтов. Некоторое время при Паломническом центре «Под сенью Трифона» существовало литературное объединение, которое возглавлял Николай Владимирович. Он прививал любовь к родному языку, учил работать со Словом, давал ценные советы по написанию стихов. Нам всем очень повезло жить в одно время с поэтом, чьё имя несомненно заслуживает стоять в одном ряду с именами
Практически незаметно для столичной литературной жизни и для федеральных СМИ в Пушкинский день России 6 июня 2017 года ушёл из жизни мурманский поэт Николай Колычев. Впрочем, мурманским он был лишь по месту рождения и жизни. А по масштабу дарования он был, конечно, всероссийским поэтом. Его стихи, особенно 90-х годов, вошедшие в сборник «Звонаря зрачок» - яркое явление в русской литературе. В стихотворении, давшем название сборнику, на мой взгляд, поэт вплотную приблизился к черте, за которой начинается гениальность. Чтобы не быть голословным, процитирую его полностью.
Мне снился гулкий
колокольный звон
И виделось неведомое что-то.
Я закричал - и непонятный сон
Сменила явь холодных капель пота.
Рванулось со стены страданье рук!
Ах, нет. Ах, нет, нагих деревьев тени.
Ушли виденья, но остался звук,
Тяжелый и неясный, как виденье.
Метался, бился зыбкий свет в окне,
Ударам в такт качал деревья ветер,
Перекликаясь, плакали во мне
Колокола, которых нет на свете.
Кололась ночь, как черная скала,
Я зря к ушам прикладывал ладони.
Колокола! Зашлись колокола
По Николаю Колычеву в стоне.
И впрямь по мне. Иль я схожу с ума?
Уж лучше сон, забвенье, неизвестность!
Я засыпаю. Снова звон и тьма.
Но этой тьме во мне темно и тесно.
И понял я тогда, что обречен
Увидеть мир за гранью восприятья,
Что эта тьма - лишь звонаря зрачок,
А этот сон - велик и необъятен.
Так где я? Что я? Явь ли это? Бред?..
И вдруг разверзлась ночь, являя чудо:
Сквозь тьму зрачка ворвался белый свет,
В котором я еще не скоро буду...
То гулко, то звончее, чем хрусталь
Звучат колокола светло и строго.
Во мгле веков звонит, звонит звонарь.
И смотрит в небеса. И видит Бога.
К сожалению, впоследствии поэт, написавший ещё немало хороших стихотворений, интересно работавший в прозе, всё же таких высот уже не достигал. Я лично ждал его «болдинской осени», какого-то нового поэтического всплеска, но он так и не случился. Николай Владимирович остро чувствовал свою недовостребованность, как и вообще небрежение к поэтическому слову у подавляющего большинства современников. Об этом одно из его поздних стихотворений, колычевский вариант «памятника нерукотворного».
Смерть каждому готовит пьедестал:
Кому – повыше, а кому – пониже...
Но вижу я, что лучше мир не стал,
А значит, не был миром я услышан.
Мне срок уже остался небольшой,
И скоро час пробьёт – за всё ответить.
Те строчки, что я выстрадал душой,
Не дали счастья ни жене, ни детям.
Ни матери, ни Родине моей
Я не помог и не утешил боли...
Народ внимал певцам иных кровей,
А не стихам о горькой русской доле.
Кто знает, может быть вот это ощущение ненужности и
не дало поэту раскрыться в полной мере. Он ушёл в 57 лет, и вполне мог бы взять
ещё новые поэтические вершины, но организм не выдержал мятущейся души.
И всё же нельзя сказать, что поэт был совсем обделён
читательским вниманием. Хотя большая всероссийская известность не пришла к нему
при жизни, на родном Кольском Севере все трудные, «безлюбые» десятилетия
постсоветской России он оставался для земляков примером верности поэтическому
призванию. И они, те, кто понимали настоящую поэзию, платили ему читательским
вниманием и теплотой. И это тоже нашло отражение в его стихах. Вообще, теперь
уже очевидно, что его душевная и духовная привязанность именно к Кольскому краю,
была условием его существования, как поэта.
…Ты, Север, бил меня, но разлюбил ли я
Сугробы – в рост, деревья низкорослые?..
Колючим именем, своей фамилией
Прописан я на Кольском полуострове.
И потому душа моя хватается
За край, очерченный двумя пределами
От моря Белого – до моря Баренца,
От моря Баренца – до моря Белого.
В родной земле не много надо места мне
Но там, где крест – не все еще кончается…
Останусь строчками, останусь песнями
От моря Белого – до моря Баренца.
Я не могу себя назвать другом Николая, но всё же
были у нас знаковые пересечения в жизни. Так получилось, что именно я четыре
года назад взял у него едва ли не единственное серьёзное, в чём-то даже
исповедальное интервью . Я пытался сделать, что мог, чтобы поэт прозвучал на всероссийском уровне. В
частности, будучи в жюри Всероссийской литературной премии имени Николая
Тряпкина «Неизбывный Вертоград», выдвинул его в лауреаты. По-моему, это была
первая серьёзная всероссийская премия, которую получил поэт, приближавшийся к
своему пятидесятилетию.
Незадолго перед смертью Николая тень набежала на
наши отношения. Но вот характерный штрих. В июне прошлого года мы с товарищами
из литературных клубов «Соты» и «Словороссия» приехали на мою родину – Кольский
полуостров. Побывали в Хибинских горах, провели литературную встречу в Апатитах.
Была у нас запланирована подобная встреча и в Кандалакше, в городе, где прошло
детство Николая Колычева. В этом городе он и умер за 9 дней до запланированного
нашего выступления (несмотря на то, что в последние годы жил в Мурманске). И
так вышло, что встреча в кандалакшской библиотеке во многом стала данью памяти
поэту. Конечно, такие совпадения не случайны. Напоследок процитирую своё
небольшое стихотворение, посвящённое Николаю. Думаю, что свой дивный храм,
несмотря ни на что, выстроить ему всё же удалось.
«Мужик»
Мужик кряжист. Свернёт, пожалуй, сопку,
И побросает в реку валуны.
И если тошно, он запустит стопкой
В ухмылку нагловатую луны.
Он будет пить, и петь, и верить в Бога,
И, может быть, построит дивный храм.
А, может, просто встанет у дороги
И станет деревом, поверившим корням.
Алексей Полубота
А сейчас печальная новость, которая пришла из Кандалакши. Ушел из жизни Николай Колычев - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Его не стало во вторник вечером. По иронии судьбы - Николай Колычев умер в пушкинский день, в день русского языка.
07.06.2017, 20:05
А сейчас печальная новость, которая пришла из Кандалакши. Ушел из жизни Николай Колычев - поэт, прозаик, член Союза писателей России. Его не стало во вторник вечером. По иронии судьбы - Николай Колычев умер в пушкинский день, в день русского языка.
Он родился в Мурманске, но вырос в Кандалакше. Там же - прошла значительная часть его жизни. Служил в армии, работал электриком, шофером, фермером.
Первые поэтические публикации Колычева были в кандалакшских газетах в 1982 году, тогда же его стихи увидели свет и в столице - в альманахе «Истоки». А затем были «толстые» литературные журналы «Нева» и «Север».
В конце 90-х жил в Мурманске, работал кочегаром в одной из котельных. Это был не самый простой период в его жизни.
А затем Колычев вновь уехал в Белому морю. Где и жил последние годы. Писал стихи, которые - как отмечают его коллеги-литераторы - внешне были просты, точно срифмованы, и традиционны для русской поэзии.
Не рождаются стихи безболезненно, у поэзии свои законы, нет образцов, чтобы выстрадать песнею, по образцам получаются клоны.
Он принимал участие в возрождении Дня славянской письменности и культуры, многочисленных литературных праздниках и фестивалях. Поэт, прозаик, переводчик, исполнитель собственных песен. Лауреат многочисленных литературных премий. Николай Колычев был подлинно русским поэтом. Одним из лучших в современной России.
Поэты выпадают в небо,
Когда им тяжко на земле.
Н.Колычев
В небе серо, в небе грустно.
Луг пожух, и лес испуган.
Плачут лебеди да гуси
И текут по небу к югу.
Птицы плачут – сердцу больно,
Оттого ль за острым клином
Побежал мужик по полю
От хибары, от скотины.
От жены, трудом согбенной,
От детей, вослед кричащих,
От скирды гнилого сена…
Он хотел взлететь над чащей.
Он хотел обняться с высью,
Он хотел расстаться с пашней,
Над собой – смешным и страшным.
И вонзал он в небо руки
С криком – чуть не журавлиным,
И ветвились в сладкой муке
Струны жил на шее длинной.
«Улечу!» – и с этой верой
Он бежал, взлетая в волю…
И упал комочком серым
На краю родного поля.
Подошла жена родная,
Голову взяла в ладони:
– Ты куда бежал?
– Не знаю.
– Ты чего хотел?
– Не помню.
Духовная поэзия Николая Колычева
На днях я обнаружила тоненькую книжечку — «Духовная поэзия Севера». Не помню откуда она у меня. Просматривая этот сборник, я обратила внимание на стихи Николая Колычева. Музыкальные (потом выяснила, что на его стихи написано много песен) и пронзительные… Настоящие духовные стихи. Заинтересовалась, полезла в интернет…
Оказывается, Николай Владимирович Колычев является одним из самых известных мурманских поэтов. А после того, как стала читать его стихи, поняла, что он является одним из читаемых поэтов современной России. Стихи Н.В. Колычева о душе, о жизни, о вере можно встретить на многих интернетных страничках. А с его стихотворением «Ангел белый» я и сама уже встречалась.
Сегодня я хочу предложить подборку духовных стихов Николая Владимировича Колычева и привести несколько фактов из его биографии. Более подробно можно познакомиться с поэтом и его творчеством . На этой же страничке даны ссылки и на другие ресурсы поэта.
Биография Николая Колычева
Николай Колычев родился в Мурманске в 1959 году. Учился в музыкальной школе. Долго искал себя, поступил в мореходное училище, где проучился 3 года, сменил несколько профессий, стал первым мурманским фермером, но хозяйство разорилось. Работал в Норвегии, а Кандалакша стала местом, где Николай родился как поэт. Профессионального литературного образования автор не имеет. Он говорит душой.
Духовное становление Николая Колычева произошло во многом благодаря бывшему настоятелю Трифоно-Печенгского монастыря Аристарху (кстати, игумен Аристарх принимал участие в составлении этого сборника- «Духовная поэзия Севера» и издана она Трифоновским Печенгским монастырем). Стихи поэта пронизаны любовью к Родине, светлой печалью, добротой и, конечно, поиском себя. Хороших духовных стихов никогда не было в избытке (как, впрочем, и вообще — хороших стихов).Поэтому такие стихи как откровение…
Н. В. Колычев является членом Союза писателей России с 1991 года. Автор многих книг, изданных в Мурманске и России. Поет песни на свои стихи. На встречи с ним приходит много людей. И это радует. «Питать душу низменным, пошлым, гадким — все равно что кормить тело импортными «человекопожирающими добавками». «Чем больше ешь — тем больше худеешь» Похудеет душа, душа оскуднеет и вовсе исчезнет.
Николай Колычев — лауреат Большой литературной премии Союза писателей России, Всероссийских премий «Ладога» им.А.Прокофьева, «Неизбывный вертоград» им. Н.Тряпкина, Баева-Подстаницкого,«Золотое перо России» (дважды) , библиотечной премии “Открытая книга». Живет и творит в Мурманске. Его духовная поэзия помогала и помогает многим людям в самые тяжелые минуты жизни. Представляете мое счастье, когда получилось выйти на интервью с этим чудесным человеком? Мне кажется интервью получилось потрясающим! Если вам понравились стихи автора — заходите и читайте. Не только , но и рассуждения поэта, мне кажется равнодушными не оставят никого!
Духовные стихи Николая Колычева
Седыми мхами редколесья…
Седыми мхами редколесья
На взгорье вышел я устало
И обомлел – на этом месте
Чего-то остро не хватало.
Завяли выцветшие дали,
И я почувствовал спиною:
Сгорало солнце, опадая,
Листом осенним, там, за мною.
И тень моя на взгорье голом
Вдруг начала расти, ветвиться,
И стал слышнее ветра голос,
И на плечо мне села птица.
Я до себя хотел дотронуться,
Но выгнулся в скрипучем стоне,
И лист, напоминаньем солнца,
Скатился с ветки, как с ладони.
Горячий лист катился по небу,
Горел ожог заката ало…
И стало больно мне. Я понял:
Здесь прежде дерево стояло.
Ангел белый
Побирушка, побирушка…
Жизнь рожденьем наказала.
Большеглазая девчушка –
Побирушка у вокзала.
Платьице на тонких ножках,
Личико… да горстка боли –
Утлой лодочкой ладошка
Плещется в народном горе.
Наливаясь солнцем рыжим,
Задыхался город душный.
И слетал, толпе не слышный,
Детский лепет с губ синюшных:
«Ангел белый, ангел белый,
Забери на небо к маме…»
Взгляд переполняла Вера,
Разум истекал слезами.
Но безликим злом гонимо,
Месиво мужчин и женщин
Протекало молча мимо
Девочки с ума сошедшей.
«Ангел белый, ангел белый…»
Большекрылый плеск во взгляде, –
«В этом мире добрый – беден,
А богатый – зол и жаден…»
Тощий звон ей в ноги падал
Милосердием грошовым.
А глаза искали – взгляда,
А душа просила – Слова!..
К ней, в безумии тоски, я
Сердцем не сумел пробиться.
Не должны глаза такие
Прорастать на детских лицах.
Я стоял оторопело,
Призывая смерти чудо:
«Ангел белый, ангел белый,
Забери меня отсюда!»
* * *
Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся.
..
Бог меня не отверг. Я от Бога отвергся.
Но напрасно искал я любви меж людьми.
Сокрушается дух. Сокрушается сердце…
Ублажи меня, Господи! Жертву прими!
Сколько можно лелеять порочную душу?
Окаянной гордыни раскармливать срам…
Храм греха я воздвиг. Но его я разрушу,
Чтобы выстроить вечный незыблемый храм.
Жернов памяти жутко скрежещет по кругу,
И язвит меня жгучее пламя стыда.
Исцеленье души - покаянная мука,
Но ведь даже Христос, чтоб воскреснуть, - страдал!
Обнажайся, душа! Устыжайся, нагая,
Чтобы с болью греховную грязь отскрести…
Милосерден Христос, но и он отвергает
Тех, кто сами себя не желают спасти.
Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?
Ошибаться не грех, только наши ошибки нам впрок ли?
За спиной на дороге не скоро уляжется пыль…
И взглянул я назад. И неясное прошлое проклял.
И грядущее этим поспешным проклятьем убил.
Всё проходит, но память жестока и неумолима,
Ничего не исправить в былом, ничего не забыть.
Я теперь понимаю, что слишком хотел быть любимым,
Потому и не мог до сих пор бескорыстно любить.
Я теперь понимаю, что нет абсолютного знанья,
Что великая мудрость подобна схожденью с ума.
Я теперь понимаю: нельзя перестраивать зданье,
Если жить больше негде, а в двери стучится зима.
Я теперь понимаю, что нет абсолютного счастья,
А тем более счастья, построенного на крови…
Я не верил во власть, а теперь я не верю в безвластье,
Я не верил в любовь, а теперь не могу без любви.
