2015
«Использование страндартных миофункциональных аппаратов для профилактики и коррекции аномалий прикуса на фоне функциональных нарушений развития» Курс провел: Белоусов Юрий Николаевич Врач-ортодонт, к.м.н. Нижний Новгород 2 марта 2015 г.
«Актуальные вопросы современной медицины» тема: «Опыт клинического применения средств KIN HIDRAT при лечении стомалгии» Директор инновационного центра развития образования и науки: Смычок А.Н г. Екатеринбург 12.03.2015 г.
«Нейромышечный подход в лечении пациентов с дисфункцией ВНЧС. Применение артикуляторов в диагностике, планировании и проведении лечения, диагностический комплекс К-7. КТ ВНЧС» к.м.н., врач стоматолог-ортопед ведущий специалист сети клиники «Садко» Шестопалов С.И 13марта 2015 г. Нижний Новгород.
II Всероссийская с международным участием XIII cессия молодых ученых и студентов «Современные решения актуальных научных проблем в медицине». Ректор НижГМА, заслуженный деятель науки РФ, профессор, доктор медицинских наук Шахов Б.Е 18-19 марта 2015 г. Нижний Новгород.
«Актуальные проблемы медицины в России и за рубежом» тема: «Психоэмоциональная сфера больных синдромом жжения полости рта» Директор инновационного центра развития образования и науки: Смычок А.Н г. Новосибрск 10.02.2015 г.
2014
Конференция Российского Стоматологического Общества Тема: Принцип минимализма Реконструкция зубного ряда. Устранение окклюзионных нарушений прямыми и непрямыми реставрациями. Реальное имплантологическое лечение. Орджоникидзе Г.З, Компаниец Д.Ю, Бедердинов Д.Ш г. Нижний Новгород 22.11.2014 г.
«Базовый курс по системе XIVE ОРТОПЕДИЯ» врач стоматолог-ортопед Кочутов В.Е 16 апреля 2016г. Нижний Новгород
«Определение цвета зубов в практике врача-стоматолога.»к.м.н. Доцент Жданова Мария Леонидовна. Нижний Новгород 2014г.
«Ортопедия на имплантах». Клинические и лабораторные этапы. ООО «Фармос» Дентал Медиа ЛТД. Авторы: Ведущий эксперт учебного центра «Дентал Гуру» Ким Эдуард Вадимович, руководитель учебного центра «Дентал Гуру» Рудакоа Елена, президент группы компаний «Дентал Гуру» Хабиев Камиль Наилевич. 3 апреля Нижний Новгород.
«Коффердам в практике врача-стоматолога». Автор курса: врач-стоматолог к.м.н Тиунова Наталья Викторовна. Нижний Новгород 28 мая 2014 г.
«Проблемы медицины в современных условиях» тема: «ортопедическое лечение больных с хроническими заболеваниями слизистой оболочки полости рта» Директор инновационного центра развития образования и науки: Смычок А.Н г. Казань 10 июня 2014 г.«Информационные технологии в медицине и фармакологии»
тема: «Гигиена полости рта у пациентов с несъемными протезами»Директор инновационного центра развития образования и науки: Смычок А.Н г. Ростов-на-Дону 04.08.2014 г.
Основы препарирования зубов под полые коронки доктор: Виталий Фуог г. Москва 19 сентября 2014 г.
«Возможности современной цифровой визиографии в стоматологии» Руководитель семинара,специалист по визиографическим системам, ООО «АРКОМ»: Юдин Роман ВикторовичДиректор ЧОУ ДПО «АДА»: Селезнева Анастасия Юрьевна г. Нижний Новгород 26 сентября 2014 г.
«Полное съемное протезирование»- введение в «тотальную протеките» Будовский А.И г. Нижний Новгород 10 октября 2014 г.
Актуальные вопросы применения 3D-технологий в современной стоматологической практике. Главный врач компании «Пикассо», к.м.н, врач-рентгенолог Ярулина З.И г.Нижний Новгород 11 октября 2014 г.
Дискуссионный клуб Российского Стоматологического Общества тема: Современный взгляд на биопленку в эндодонтии. КАД/КАМ технологии в ежедневной практике врача стоматолога. Инновационные технологии в стоматологии. Реконструкция зубного ряда. Устранение окклюзионых нарушений прямыми и непрямыми реставрациями. Тиуова Н., Набережнова С., Левин И., Бедердинов Д. г. Нижний Новгород 25.10.2014 г.
«Проблемы современной медицины: Актуальные вопросы» тема: «Гигиена полости рта у пациентов с имплантации» Директор инновационного центра развития образования и науки: Смычок А.Н г. Красноярск 06.11.2014 г.
2013
“Современные материалы для терапевтической стоматологии 3М ESPE Клинические аспекты работы» Консультант по продукции 3М ESPE: Лепахина Анна г. Нижний Новгород 25 декабря 2013 г.
Eastern Europe training program “EFFECTIVE PRESENTATION SKILLS” Presentation skills trainer Grishak Alexander, Professional & AcademicRelations Manager EE&KZ Shtanko Natalia, Head of Russian Dental Society Ordovkiy-Tanaevskiy Vladimir
→ Россия Россия
Биография
В 1984 году окончил по специальности «Конструирование и производство электронно-вычислительной аппаратуры».
Тогда же начал работать в Научно-исследовательском институте многопроцессорных вычислительных систем Таганрогского радиотехнического института (сейчас это - НИИ многопроцессорных вычислительных систем имени академика А. В. Каляева Южного федерального университета), пройдя карьерный путь от инженера до заместителя директора по науке.
В 1992 году - защита кандидатской диссертации, тема: «Многопроцессорные системы со структурно-процедурной организацией вычислений для решения задач математической физики».
В 2004 году - защита докторской диссертации, тема: «Методы и программно-аппаратные средства параллельных структурно-процедурных вычислений».
С 2006 года - заместитель директора по науке НИИ МВС ЮФУ.
По совместительству является заведующим кафедрой интеллектуальных и многопроцессорных систем ЮФУ, осуществляет руководство аспирантами по специальности 05.13.11 - Математическое и программное обеспечение вычислительных машин, комплексов и компьютерных сетей.
Область научных интересов: многопроцессорные вычислительные системы и их программное обеспечение.
Руководитель ряда НИР и главный конструктор опытно-конструкторских работ.
Всего 276 публикаций, из которых 38 статей опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах, входящих в Перечень ВАК РФ, 19 свидетельств об официальной регистрации программы для ЭВМ, 8 патентов на изобретение.
Избранные публикации
- Каляев А. В., Каляев И. А., Левин И. И., Пономарев И. М. Базовый модуль для построения реконфигурируемых под задачу вычислительных систем. // Известия вузов. Электроника, N 4, 1998 , с. 67-74.
- Каляев А. В., Фрадкин Б. Г., Левин И. И. Унифицированная элементная база для построения реконфигурируемых под задачу вычислительных систем. Известия высших учебных заведений. Электроника, N 1. Москва. 1997. с. 74- 83.
- A.V. Kaliaev, I.A. Kaliaev, I.I. Levin. The Base Module of Multiprocessor System with Structural-Procedural Organization of Computing. Parallel Computing Technologies. Proceedings of 4-th International Conference, PaCT-97. Yaroslavl, Russia. 1997. pp.394-396.
- Каляев А. В., Каляев И. А., Левин И. И., Пономарев И. М. Параллельный компьютер с программируемой под структуру задачи архитектурой. // Труды шестого международного семинара Распределенная обработка информации. / Под ред. В. Г. Хорошевского. Новосибирск, 1998 г, с. 25-29.
- В. Ф. Гузик, И. И. Левин, О. О. Сафронов. Представление параллелизма в программах для многопроцессорной системы с программируемой архитектурой.// Известия Вузов. Северо-кавказский регион. Технические науки, 1996, N 2, с. 4-15.
- Каляев А. В., Левин И. И., Фомин С. Ю. Об оценке эффективности решения задач математической физики на многопроцессорных системах// Электронное моделирование, 1989,N6, с.11-15.
- Левин И. И., Пономарев И. М. Реализация быстрого преобразования Фурье на многопроцессорной системе со структурно-процедурной организацией вычислений // Известия вузов Электромеханика, 1995,N4, c.72- 74.
- Левин И. И. Сопроцессор для решения задач математической физики структурно-процедурным методом распараллеливания. // В кн. Анализ эффективности вычислительных систем/ Под ред. Я. А. Дуброва, Львов, 1991, Препринт НТЦ «Интеграл», N7-91, с.14-21.
Награды
- Премия Правительства Российской Федерации в области науки и техники (в составе группы ученых, за 2009) - за создание и внедрение высокопроизводительных вычислительных систем с реконфигурируемой архитектурой
- Премия имени А. А. Расплетина (2009) - за цикл работ «Теоретические и практические основы создания реконфигурируемых мультиконвейерных вычислительных структур для цифровой обработки сигналов и изображений в радиотехнических системах автоматизированного управления»
- Медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2012) - за большие заслуги в развитии науки и многолетнюю плодотворную деятельность
Напишите отзыв о статье "Левин, Илья Израилевич"
Ссылки
- на официальном сайте РАН
- . mvs.sfedu.ru. Проверено 17 мая 2016.
- . parallel.ru. Проверено 17 мая 2016.
 |
Это заготовка статьи об учёном из России . Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Левин, Илья Израилевич
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d"avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.
Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
Илья Левин — питерский наивный интеллигент (наивный до такой степени, что даже не косил от советской армии, а отслужил в ней). Промаявшись два года в отказе, уехал в Штаты. Там сделал неплохую карьеру в Госдепе. Служил в России, Эритрее, Туркмении, Литве, Танзании — и даже в Ираке и Афганистане. Диссертацию он защитил в американском университете по обэриутам — изучал, как они отражали знаменитую советскую бессмыслицу. Пару лет назад он ушел в отставку и живет в стольном граде Вашингтоне.
Мы встретились с Ильей в «Петровиче», завсегдатаем которого он стал во время своей длительной командировки в Москву на грани веков. Там нас когда-то и познакомил Акунин — так запомнил Левин.
Илья! А почему ты говоришь что ты в отставке, а не на пенсии? Это не совсем гражданская служба?
Кое-что общее у дипломатической службы с военной действительно имеется. Кадровые дипломаты, как и военные, обязаны уходить в отставку по достижении определенного возраста. Для дипломатов предельный возраст — 65 лет. Дипломаты также проходят периодическую переаттестацию. Если по истечении определенного срока ты не достиг следующего ранга, то нужно оставить дипломатическую службу. Это тоже как в армии: up or out. Есть также максимальный срок пребывания на дипломатической работе. Похожее правило есть и у военных.
Про вашу службу. Америка и Россия обвиняют друг друга в том, что дипломаты — шпионы.
Мало ли что говорят.
Я говорю о материалах из открытой печати, я же не требую, чтоб ты выдавал мне гостайны США. И еще СМИ сообщают нам о том, что Госдеп устраивает в разных странах перевороты. Цветные революции. Майдан.
Может, нам еще чего заказать? — отвечает Илья.
Ты должен бы сказать, что не можешь ни подтвердить, ни опровергнуть эту информацию.
Какой смысл этот бред комментировать?
Ну да, после Хармса тебе был прямой путь в дипломатию…
Могу тебе точно сказать, что никаких цветных революций я не устраивал. Я в России и других странах занимался обменными программами.
«Обменяли хулигана на Луиса Корвалана» — это не ты?
Молодое поколение этот стишок, наверное, и не знает... Мои обменные программы были для студентов, ученых, журналистов, специалистов в разных областях. Участники этих программ, раньше, как правило, в Америке не бывавшие, устанавливали профессиональные контакты с американскими коллегами, завязывали новые знакомства, но самое главное, формировали представление об Америке на основании собственного опыта.
Меня туда не брали, хотя я подавал заявления. Вот не брали, и все! Я тогда заметил, что ездили только евреи. Мне это было больно осознавать.
В самом деле одни евреи? Раньше такого не слышал… Надеюсь, ты не ждешь, что я это стану комментировать.
Да не жду я ничего, тем более что и поезд в Америку ушел. Я просто с тобой делюсь своей болью.
Об Америке у всех есть свое представление: и у тех, кто там бывал, и у тех, кто не был. Просто у тех, кто в Америке не бывал, представление о ней обычно состоит из некоего набора стереотипов, взятых из книжек, фильмов, средств массовой информации и так далее. Эти стереотипы могут быть позитивными или негативными, но в любом случае это всего лишь стереотипы, клише, сведения из чужих рук. Наши программы давали людям возможность составить мнение об Америке на основании собственных наблюдений, встреч, разговоров… Для участника программы Америка становилась уже не набором стереотипов, а личным опытом, небольшой частью собственной жизни. Те, кого я знаю, возвращались с хорошим представлением об Америке. Это не значит, что в результате участия в обменной программе они все как один становились сторонниками политики Соединенных Штатов. Это было бы, конечно, прекрасно, но, впрочем, и сами американцы тоже часто много с чем в своей стране не соглашаются, чему свидетельством нынешняя избирательная кампания… Но главная цель наших обменных программ — помочь людям узнать Америку и, в результате, лучше ее понять. Например, в Ираке, как и всюду, было очень много желающих участвовать в наших программах. И далеко не все из них были так уж проамерикански настроены. Помню одного багдадского имама, он мне свое мнение об Америке высказал вполне определенно…
Он тебя, небось, попрекал тем, что вы там негров вешаете.
(На провокационные вопросы Илья старался не отвечать. И говорил то, что сам хотел сказать. Госдеп, что тут поделаешь!)
Я ему сказал, что он поступает как честный человек: решил все-таки поехать в Америку и лично увидеть, какая она.
ОК. А ты сам вообще из чьих, из каких?
Родился и вырос в Питере. Отец — физик, кандидат наук. На фронте он был артиллеристом, потом преподавал на офицерских курсах, после войны работал одно время в Оптическом институте, потом многие годы, до выхода на пенсию, заведовал лабораторией в Керамическом институте. Мама всю блокаду была в Ленинграде. Она была изыскателем, работала в Ленгидропроекте, участвовала в строительстве гидроэлектростанций. Моталась по всей стране, я маленький с ней ездил, где только мы не были — от Карелии до Урала! Когда мне сказали, что надо идти в школу, я расстроился — я ведь думал, что и дальше буду так с ней ездить.
А, у тебя эта матрица сформировалась в самом начале— ездить с места на место!
Это было здорово. Куда лучше, чем ходить в школу.
У отца были неприятности из-за тебя?
Он был в партии, возглавлял институтское партбюро. Когда я эмигрировал, из бюро его попросили. Отнесся он к этому легко. Он постоянно спрашивал меня о том, как идут мои дела в аспирантуре Техасского университета. После окончания аспирантуры я работал на «Голосе Америки», отец по вечерам слушал передачи с моим участием. Он надеялся, что я, как положено, получу Ph.D и буду преподавать. Я был безмерно счастлив, что защитился, пока отец еще был жив, и он об этом узнал. Университетским профессором я не стал, но то, что защитился, — это его заслуга, так как он от меня этого ждал. Хорошо, что хоть в этом я оправдал его ожидания.
И вот ты из такой хорошей семьи, и вдруг — в эмиграцию… Как это все получилось?
Про отъезд я впервые стал подумывать, когда служил в армии. Туда я попал после окончания иняза в Герценовском институте — английский и немецкий. Сперва я был в ракетной бригаде в Кременчуге.
«Хочешь попасть в Америку? Поступай в ракетные войска!» Была такая шутка.
А после — в танковой дивизии, в отдельном гвардейском саперном батальоне под Харьковом. Не то чтоб я рвался в армию, но раз по закону положено, значит положено. Я считал, что закон надо соблюдать.
Вот это тебя и сгубило.
В ракетной бригаде я был оператором гирокомпаса. Это вот что такое: чтобы поразить цель, надо знать как координаты цели, так и свои собственные координаты, то есть координаты точки пуска. Координаты цели можно определить лишь приблизительно — на основании, например, разведданных, аэрофотосъемки и так далее. Зато свои собственные координаты устанавливаются совершенно точно при помощи гирокомпаса. Определение этих координат и входило в мои обязанности. Но военными делами как таковыми — учениями, стрельбами и так далее — мы занимались максимум десять процентов времени, а в остальное время чистили картошку, мыли полы и все такое прочее. Солдаты говорили: «Ну, это только у нас так! А в американской армии, наверное, картошку чистят специальные люди, а военные занимаются только военными делами!» И что ты думаешь? Так оно и оказалось. Когда я, много лет спустя, оказался в Афганистане в качестве представителя Государственного департамента, то жил на военной базе Коалиционных сил. Могу подтвердить: картошку там чистят не солдаты, а специальные люди.
Из-за этой картошки ты и эмигрировал? Почему все-таки ты решил уехать? Тебе что, советская власть не нравилась? Так она никому не нравилась…
Нет, не только из-за картошки. Я демобилизовался в ноябре 1973 года. Надо было искать работу. Я слышал, что у евреев с устройством на работу бывают всякие сложности. Но я почему-то был уверен, что именно у меня проблем не будет: свои два языка, английский и немецкий, я знал неплохо — как мне, такому специалисту, могут отказать?
А в иняз ты пошел в рамках подготовки к эмиграции?
Я тогда об этом и не думал. Меня просто интересовали языки. Да и давались они мне легко: читаешь, например, детектив — и язык сам собой выучивается... Так вот, я стал обращаться в разные места, где требовались переводчики.
В Генштаб, к примеру.
Нет, не в Генштаб. Во всякие институты, где были нужны технические переводчики. Мне устраивали нечто вроде экзамена — просили, например, перевести небольшой текст, говорили, что все в порядке. А потом мне звонили люди из отдела кадров и говорили, что, к сожалению, вакансии нету. И так раза три или четыре. Но тут вдруг меня взяли в музей Достоевского. Я пришел к директору, показал свой диплом Герценовского института, сказал, что хотел бы работать в музее, — и она меня взяла. Вот так просто и взяла. Мне в музее сразу понравилось: интересная работа, хорошо подобранная библиотека, замечательные коллеги. Там тогда работали писатели Федор Чирсков, Белла Улановская, литературовед Константин Баршт и другие прекрасные люди.
А ты там переводил для иностранцев?
Нет, работал экскурсоводом. Проработал совсем недолго, как вдруг директор пришла ко мне и сказала, что ошиблась: взяла меня, по ее словам, на несуществующую ставку. Она извинилась и предложила написать заявление «по собственному желанию» — была, если помнишь, тогда такая формулировка. Я подумал: может, и в самом деле ошибка вышла? Отправился в Ленинградское управление культуры, сказал, что так и так, выпускник Герценовского института, недавно демобилизовался из армии, хотел бы работать в каком-нибудь литературном музее. Мне отвечают: идите в музей Достоевского — там как раз две вакансии. Я перестаю что-либо понимать, возвращаюсь в свой музей. Директор мне: «Зря вы пошли в управление, вы поставили меня в неправильное положение!» И тут мне наконец стало ясно: все, пора уезжать. Контакты с музеем я, однако, не прерывал, часто заходил туда, так как успел подружиться с коллегами. С директором тоже я остался в хороших отношениях. Когда она узнала, что я подал заявление на выезд, ее это огорчило. Она тогда даже предложила мне вернуться в музей, сказала, что найдет способ взять меня на работу. Я ее поблагодарил и ответил, что на этот раз, пожалуй, уволят не только меня, но и ее тоже… Уже потом, годы спустя, она рассказала, что ей тогда пришлось меня уволить после звонка куратора музея из КГБ. Тот ей напомнил, что у нее уже одна сотрудница-еврейка эмигрировала, а теперь она еще и меня взяла на работу — она что же, сказал куратор, устраивает из музея еврейский аэродром?
Кагал!
Не иначе… Итак, я подал на выезд и был почему-то уверен, что меня тут же выпустят. Я собирался учиться дальше, а поэтому решил, не теряя времени, поступить в аспирантуру какого-нибудь американского университета. Как это делается, я в точности не знал, но не видел в этом ничего особенного.
Из России?
Ну да. Разве был такой закон, что граждане СССР не могут подавать заявление о приеме в американский университет? Не было. А раз нет закона, что нельзя, то, значит, можно, разве нет? В 1974 году в Пушкинском доме я познакомился с профессором Техасского университета Сиднеем Монасом. Это известный американский славист, переводчик Достоевского и Мандельштама, он приехал в СССР по обмену — в рамках, кстати, одной из тех академических программ, которыми мне через двадцать четыре года пришлось заниматься в посольстве Соединенных Штатов, чего я тогда никак не предполагал... Я спросил профессора Монаса: как поступить в университет? Он ответил: «Очень просто. Надо заполнить нужные бумаги». Техасский университет прислал бланки заявления о приеме в аспирантуру, я их заполнил, переслал их в Техас, и через несколько месяцев мне написали из университета, что я в аспирантуру принят и что меня ждут в августе на регистрацию. А еще через какое-то время меня в ОВИРе уведомили, что в выезде мне отказано. Пришлось сообщить в университет, что на регистрацию в августе приехать не могу по уважительной причине: не выпускают из страны. Я стал писать письма в Москву, в Генеральную прокуратуру и другие инстанции, с протестом против того, что мне отказано в выезде, да еще без объяснения причин. Мне объяснили: отказано потому, что я служил в армии, где много военных тайн... Я на это отвечал, что я в армию пошел не добровольно, а был призван на действительную срочную службу по закону. Свой законный долг перед отечеством я исполнил, а теперь хочу воспользоваться своим законным правом отечество покинуть.
Какой ты чистый человек.
Ты считаешь? Ну, каков есть...
Фото из личного архива Илья Левин с матерью и женой Владимира Борисова у окон психиатрической больницы им. Скворцова-Степанова, где содержался Борисов. Январь 1977 год А как ты жил в отказе? На что?
Сперва работал на лодочной стоянке, на реке Смоленке, это Васильевский остров. Сутки через двое. Оттуда меня уволили, когда узнали, что я отказник. Потом, как многие представители ленинградской люмпен-интеллигенции, работал «на лифтах» — оператором пульта сигнализации. В лифте есть кнопка аварийной сигнализации: если застреваешь в лифте, то нажимаешь эту кнопку, приходит человек и тебя вытаскивает. Так вот этим человеком я и был.
Социальный лифт. И ты там спасал людей.
Это дело нехитрое — крючком открыть замок. Там вот какая случилась история. В один прекрасный день вызывают меня к начальнику участка по какому-то пустяковому поводу, дать какие-то указания по работе. В кабинете молча сидят трое каких-то незнакомых — я всех, кто там работал, знал, а этих никогда раньше не видел. Через несколько дней, в мое ночное дежурство поступил вызов: в каком-то подъезде застрял лифт. Я пошел на вызов, лифт оказался в порядке, но когда я вышел из подъезда, то меня там ждали трое, сбили наземь и стали бить ногами… Было темно, но одного я все же узнал: он был одним из тех, в кабинете у начальника участка. Я, как положено, сделал запись в журнале дежурств о ложном вызове и том, что произошло. На другой день пошел в больницу, нашли перелом ребра. Обратился и в милицию, но там сказали, что ничего такого не было, а ребро мне сломали, видимо, в какой-нибудь уличной драке… А страница о ложном вызове из пронумерованного журнала дежурств просто была выдрана.
Вообще, в те два года, что я был в отказе, редкий месяц обходился без каких-нибудь таких вот случаев. Я общался с другими отказниками, участвовал в издании самиздатского журнала «Евреи в СССР», разговаривал с западными журналистами и дипломатами. Власти отвечали на это в духе времени. Были задержания, два обыска, два ареста: один на 10 суток, другой на 15. Как-то раз, в феврале 1975 года, меня вызвали в Смольнинский райотдел КГБ «на беседу», как они это называли. О чем мне было с ними беседовать? Я понимал, что любое мое слово может быть использовано против меня или кого-нибудь еще, поэтому пришел, но в беседу вступать не стал. Они что-то говорили, обещали, угрожали, а я молча слушал, никак внешне не реагируя. Не вышла беседа — стали вызывать на допросы. Вызывали свидетелем, так как свидетель, по Уголовно-процессуальному кодексу, обязан отвечать на вопросы. Я говорил: «Все вопросы, пожалуйста, в письменном виде». Почему же? «Согласно 160-й статье УПК, в случае необходимости вопросы свидетелю задаются в письменном виде и его ответы также записываются». — «Так это в случае необходимости!» — «Вот это и есть тот самый случай, потому что иначе я отвечать на вопросы не стану». Все, после этого я больше не произносил ни слова. Мне пишут в протокол вопросы, например, знаю ли я такого-то или известно ли мне то-то и то-то. Я пишу: «Не имею возможности ответить на этот вопрос, так как мне, как предусмотрено 158-й статьей УПК, не разъяснено отношение вопроса к существу дела». Хотят — пусть разъясняют, только я эти их разъяснения понимать не обязан... На другой вопрос пишу тот же ответ. «Вы че ваньку-то валяете, с вашим высшим образованием?» Никакой реакции с моей стороны, в разговоры не вступаю, будет письменный вопрос — будет письменный ответ… Такой протокол к делу не пришьешь, так что на допросы меня перестали вызывать.
В покое, однако, не оставили. В феврале 1977 года в «Вечернем Ленинграде» появилась статья, где говорилось, что я поставляю антисоветскую информацию заместителю генерального консула Германии. А за месяц до этого в Ленинград приехали два представителя британской секции «Международной амнистии». Одним из них был драматург Том Стоппард. Он интересовался положением диссидента Владимира Борисова, который в это время находился в психиатрической больнице имени Скворцова-Степанова. Я сказал Стоппарду, что встретиться и поговорить с Володей не получится, к нему не пускают, но вот увидеть его — это можно попробовать. Так и сделали. Приехали туда на трамвае, бабка-вахтерша на проходной за рубль пропустила нас на территорию больницы. Володя содержался в старом двухэтажном корпусе. Я написал на листе бумаги «Позовите Борисова», показал ее через стекло кому-то из пациентов, и вскоре Володя подошел к окну. Я показал ему через стекло другую записку: это Том Стоппард, приехал к нему по поручению «Международной амнистии». Володя улыбнулся, помахал рукой — на этом встреча закончилась, долго нам там находиться не стоило. В конце февраля Стоппард поместил в газете «Таймс» большую, на всю полосу, статью «Лицо в окне» о своей поездке в Россию с подробным описанием этой встречи через стекло. Статья Стоппарда была, видимо, последней каплей. В марте я пошел на выставку знакомых художников в Дом писателя на улице Воинова. Смотрел картины, общался с друзьями и время от времени спускался в ресторан выпить кофе, на большее денег не было. В один из таких заходов в ресторан я сел в кресло и почувствовал под правым коленом жжение, словно я сел на непогашенный окурок. Посмотрел — на ноге большое красное пятно. Домой я добрался самостоятельно, но наутро уже не мог встать: на ноге огромные волдыри, кожа почернела… ладно, обойдемся без подробностей. Такие случаи, с теми же симптомами, уже дважды были в Ленинграде: в 1973 году с отказником Борисом Рубинштейном и в 1976 году с художником-нонконформистом Юрием Жарких. Знающие люди говорили, что это азотистый иприт. О том, что со мной случилось, я потом, уже эмигрировав, дал показания в 1979 году на Сахаровских слушаниях в Конгрессе.
Ну, как тут было не свалить?
Меня лечили в клинике термических поражений Военно-медицинской академии. Врачи диагностировали ожог третьей степени, но никак не могли понять, откуда в Доме писателя могли взяться боевые отравляющие вещества… Они явно считали, что я что-то от них скрываю. Когда через два месяца я стал поправляться и мог уже передвигаться на костылях, то решил поговорить с начальником клиники, полковником, о своих обстоятельствах и жизни в отказе — дать, так сказать, контекст этого происшествия в Доме писателя. Первое, что сделал полковник — повернул диск телефона и зафиксировал его карандашом: тогда думали, что телефон может использоваться в качестве микрофона, а так можно избежать прослушки. Он меня выслушал, пожал руку и пожелал успеха, больше ничего не сказал. Вскоре меня выписали домой. Видно, тогда и было принято решение выпустить меня. Уже через несколько дней мне сообщили, что я могу уехать. На сборы дали две недели. Мне без проволочек выдали все нужные справки — с места работы, из ЖЭКа, из всяких других контор, сейчас уж не помню. Тогда при отъезде можно было поменять в банке какую-то сумму рублей на доллары - выходило, кажется, 90 долларов с мелочью. На таможне в аэропорту у меня эти доллары отобрали. Где, спрашивают, квитанция из банка? Смотрю, странное дело: квитанция действительно куда-то исчезла, а ведь только что была. Что же, говорят, раз квитанции нет, то валюту забираем, но мелочь можем оставить — на трамвай пригодится… Вот так я и уехал 22 июня 1977 года. Через несколько часов я оказался в Вене. Я был уверен, что уехал навсегда.
Ты ехал по израильской визе.
Да, разумеется, тогда только так и выпускали, такой был порядок.
Но когда тебя выпустили, ты должен был ехать в Израиль — как честный человек, который обещал жениться. Если бы я был еврей, то непременно бы уехал в Израиль и там бы воевал за страну. Рвал бы тельняшку на груди. Слава Израилю, героям слава!
Меня, напомню, в Остине ждали, в университете. Оттуда мне сразу написали в Вену, напомнили, чтобы прибыл к началу семестра. Пока я в Вене оформлял американскую визу, познакомился с двумя девушками из России. Они собирались в Германию, звали меня с собой — в Германии, говорили, хорошая социалка… Эти девушки сказали, что в моей советской одежде ходить за границей нельзя. Но денег же нет, только мелочь на трамвай! Тогда они повели меня в какую-то контору по помощи эмигрантам, там мне дали некую сумму денег, девушки пошли со мной в магазин и выбрали мне рубашку, ботинки и бритву. Я эту рубашку потом долго носил… Из Вены я отправился в Лондон, неделю прожил в гостях у Стоппарда, оттуда — в Нью-Йорк и наконец добрался-таки до столицы Техаса. Беру в руки университетский справочник, где перечислены все студенты, — и нахожу там себя и свой ленинградский адрес. Вот здорово! Выходит, что все эти два года, что я был в отказе, я у них там числился в университетских списках.
Такой заботы о человеке в Совке не видел.
Да, много там было неожиданностей.
Как тебе было поначалу на новом месте?
Первые годы мне часто снился один и тот же сон с разными вариациями: я в Советском Союзе, а выбраться оттуда не могу — то ли куда-то пропал паспорт, то ли нет визы, то ли самолет почему-то улетел без меня. Как я узнал потом, такие сны снились многим, кто уехал. У Льва Лосева есть стихи об этом:
В аэропорт дороги заболочены,
Потерялся паспорт и билет,
Из подвала двери заколочены,
В проходном дворе прохода нет.
Была тема, что не уехать из Совка — это несчастье?
Насчет других не знаю, но я-то, во всяком случае, был рад, что уехал. Все, кончено — никаких допросов и обысков, никаких сломанных ребер, никакого иприта.
Но зато тебя в Америке ограбили, как известно из книги Аксенова «В поисках грустного бэби». Чего с тобой в СССР не было. Ну били, ну ипритом травили, но зато не грабили же! Вот расскажи про это.
Это так было. В 80-е годы Аксеновы жили в Вашингтоне в районе Адамс Морган к северу от площади Дюпон. В книге «В поисках грустного бэби» Василий Аксенов этот район описывает с большой любовью. Надо сказать, что в Адамс Моргане тогда хорошие кварталы соседствовали с менее хорошими, так что случалось всякое. Я часто бывал в гостях у Аксеновых в их квартире на улице Вайоминг. Во время одного такого визита я взял с собой почитать ксерокопию романа Саши Соколова «Палисандрия» — это была машинопись, книга еще не успела выйти.
А, где Берия повесился на стрелке часов на Спасской башне!
Майя, жена Аксенова, настояла, чтобы я также положил в сумку кусок ее капустного пирога — пироги у нее были замечательные, как и вообще все, что она готовила, Майя тут была большая мастерица. Пирог упоминаю не случайно, это ружье еще выстрелит. Итак, время около полуночи, я вышел на улицу, направляюсь к себе. Вижу — навстречу бежит какой-то человек. Я не обратил на него внимания — вашингтонцы любят бегать, они люди спортивные, вот и ночью кто-то бежит. Он поравнялся со мной, сделал какое-то движение — и вдруг я понял, что лежу на тротуаре. Сумки, что висела у меня на плече, нет, бок пальто разрезан. Кто-то вызвал скорую, меня отвезли в больницу, там обнаружили вывих плеча. Плечо вправили, доставили меня домой. Наутро — звонок в дверь. Там стоит какой-то непонятный тип и вручает мне то, что вчера было в сумке: роман Саши Соколова, конверты с письмами от родителей из Ленинграда и завернутый в фольгу капустный пирог. «Я все это нашел на улице, ваш адрес был на конверте, так нельзя ли получить какое-нибудь вознаграждение?» Интересно… Если даже допустить, что случайный прохожий нашел на улице письма, пачку ксерокопированных текстов и кусок пирога в фольге, то откуда ему знать, что у этого всего, в том числе и у пирога, один владелец? Самой сумки, стоившей 200 долларов, у него, заметь, не было.
30 лет назад! 200 баксов! Бешеные деньги. Что на тебя нашло, что ты купил такую сумку?
Понравилась, вот и купил. Короче, мне стало ясно, что это, скорее всего, был вчерашний грабитель. Сумку он срезал, толкнул где-то долларов за 20, этого ему показалось мало, вот он и решил попробовать получить вознаграждение. Денег у меня тогда при себе не было, а если бы даже и были, то все равно ничего наглецу не дал бы. Он ушел, я позвонил в полицию, тем дело и закончилось, вряд ли его нашли, если искали. Но город мне возместил убытки. Во-первых, городские власти оплатили расходы на скорую и за лечение. Во-вторых, так как я тогда работал на «Голосе Америки» по контракту, то город мне возместил зарплату за эти несколько дней нетрудоспособности. Ведь преступление произошло на территории округа Колумбия, которому я платил налоги.
Гримасы капитализма.
Не говори. Вот такое приключение. В России столкнуться с настоящим гоп-стопом как-то не пришлось.
